Ангел. Презумпция жизни

Марс Остин

– Как ты, Слав?

– Как я… Я год назад женился на малознакомой беременной женщине старше меня на пять лет, а проверить результаты теста ДНК додумался только позавчера.

– Так значит?..
– У неё расширились глаза, тот я усмехнулся:

– Да, я больше не папочка. А через пару недель и мужем быть перестану, документы почти готовы.

– А… тебя можно поздравить или?..

– Поздравляй, я больше рад, чем расстроен, хотя и чувствую себя полным идиотом.

– Ну тогда – с освобождением!

–

Спасибо. Ксюх… я извиниться хотел, за радиомолчание и вообще за весь этот год… Понимаешь, беременная женщина — не то существо, которое стоит злить.

– Я всё понимаю, не извиняйся, - он понизила голос и улыбнулась.
– Я соскучилась ужасно.

– Я тоже. Как там Михаил Потапыч?

– Растёт и обрастает!
– Засмеялась она, - Мишка, голос!
– С пола донёсся басовитый гавк, застучал по линолеуму лохматый хвост.
– Он супер, Слав, спасибо тебе за него огромное.

– Я рад, что тебе понравилось. Ты там сама ещё замуж не вышла?

– Не, я сама там пока не была, но те, кто был, говорят – ничего интересного там нет.

– Это и я могу тебе подтвердить!

– Ну и чего тогда туда соваться?

– Правильно. Слушай, может сходим куда-нибудь? В знак возобновления дружбы?

– Ну… а куда ты хочешь?

– Честно? Я хочу к тебе на чай. С вареньем и диким ржачем до утра. Можно?

Она улыбнулась:

– Конечно. Когда?

– А можно сейчас?

– Ничего себе, какой ты прямо… решительный!

– Ага, я тебе полдня позвонить пытался, знаешь, как страшно было?

– Бедненький!
– Она рассмеялась, он вздохнул:

– Ага. И поэтому наглею сейчас, потому что позвонить потом опять будет страшно.

Она рассмеялась:

– Хорошо, всё, убедил! Приезжай, отважный воин, я жду.

– А печенек напечёшь?
– Заискивающе спросил он.

– Эй, ты оборзел!

– Ну хотя бы оладиков? Я целых… одиннадцать месяцев не ел твоих оладиков! Я похудел на двенадцать килограмм!

– Ладно, будут тебе оладики, приезжай.

– Правда? Ура! Всё, еду. Давай.

Она рассмеялась, нажала отбой и смахнула с щеки одинокую слезинку. Спрыгнула с подоконника, пошла на кухню, за ней потопали пёс и я.

Я был умиротворён и доволен. Я неделю носился по городу, подстраивая ситуации, натолкнувшие худого и страшного, женатого меня на мысль сделать повторный анализ. С Бесом я больше не дрался, упирая в нашем противостоянии на свою более сильную способность убеждать, и остался в выигрыше. С трудом, но всё-таки.

Сейчас я сидел на полу, удобно облокотившись на кудрявый бок Мишки. Как оказалось, пёс меня видел, но агрессии не проявлял, даже когда я через него спотыкался. Я подозревал, что он вообще не способен злиться, Ксюха воспитала большого доброго бегемота, который мухи не обидит.

Я смотрел, как она зажигает

все конфорки газовой плиты и заводит тесто в колеблющемся свете огня. Пёс неожиданно вскочил и бросился к двери — точно, звонок же не сработает. Ксю вытерла руки и пошла открывать. Хотя я и смотрел на страшного другого себя уже довольно много времени, привыкнуть к этому ходячему кошмару мне так и не удалось.

– Привет.

– Привет…

Они оба смущенно замерли в коридоре, я шепнул:

– Обними его.

Ксюха шагнула ближе и уткнулась лбом в его грудь, он поставил сумку и погладил её по плечам:

– Я скучал.

– Я тоже.

Мишка почувствовал себя обделённым вниманием и поднялся на задние лапы, положив передние на наши сцепленные руки, и мокро лизнул меня в лицо.

– Фу, блин, Миша!
– Я скривился и стал вытирать лицо, Ксюха рассмеялась, прикрывая лицо руками, сказала:

– Разувайся, проходи на кухню.

Она зажгла свечи, мы пили чай, заедая целой горой притащенной мной еды, хотя я больше налегал на горячие оладьи. Болтали о всяком, смеялись, иногда замолкали и долго смотрели друг на друга.

Я не вмешивался – всё что было нужно, я уже сделал. Теперь оставалось только валяться на полу, почёсывая Потапыча и смотреть на дело рук своих.

В разговоре в темноте есть своя неповторимая прелесть… В темноте стираются грани и условности, становится легче и проще говорить о тонком и неосязаемом. Мерцает отблеск свечи в расширенных зрачках, в спутанных волосах пробегают искры, в причудливой игре света и тени знакомое до каждой чёрточки лицо кажется непривычным и по-новому привлекательным.

– Ты очень красивая, - вдруг невпопад сказал. Она смутилась, опустила глаза, прячась в тень от чёлки.
– Правда. Очень. А я никогда тебе этого не говорил.

– Слава…

– Иди сюда, - тот я похлопал по диванчику рядом с собой, она прикусила губу, покраснела.

Я приподнялся с пола, тихо сказал:

– Ну сделай человеку приятное, он год тебя не видел.

Из-за спины донёсся гораздо более грубый голос:

– Сиди, не дёргайся, сейчас начнёт опять клеиться.

Я обернулся, обречённо посмотрел сверху вниз на наглого Беса, простонал:

– Ну вот какого ты явился, а? Изыди, нечистый!

Он презрительно усмехнулся, закатил глаза:

– Перекрести меня!

Я уронил голову на руки:

– Ну можешь ты хоть немного… Эх!

Пёс поднялся на лапы, отряхнулся и пошёл в сторону двери. Аккуратно обойдя Беса, поднял на него задумчивый взгляд, шевельнул ухом.

– Миш, съешь его, а? В благодарность за то, что я подарил тебе такую классную хозяйку.

Пёс посмотрел на меня, потом на Беса и пошёл дальше в коридор. Моё кривое отражение усмехнулось, сложило руки на груди: