Ангел
Шрифт:
Она тосковала по Ангелу.
Когда Катарина поняла, что ее дочь действительно страдает, она предложила Касси на обратном пути домой сделать крюк и заехать на несколько дней за покупками в какой-нибудь большой город, может быть, даже в Нью-Йорк.
— Лучше уж тогда в Сент-Луис! — выпалила Касси, удивившись своим словам.
— Как захочешь, девочка. Кстати, там же мы могли бы заглянуть к нотариусу и оформить документы, необходимые для развода. Нет смысла заниматься этим в Вайоминге, чтобы все узнали о твоем замужестве.
Касси промолчала, хотя ей ужасно хотелось спросить:
«Уж если тебя так вдохновляет процедура развода, то почему ты сама до сих пор не разведена?»
Но спрашивать об этом было бы бестактно, хотя порой ей хотелось быть именно бестактной. Некоторая доля наглости не повредила бы при общении с определенным типом людей.
Мама, разумеется, желала ей только добра, но Катарина все же была слишком властной и самоуверенной, склонной принимать решения, не заботясь о мнении дочери.
Раньше Касси никогда не возражала против этого, потому что знала: Катарина счастлива только тогда, когда может влиять на ход событий. Но пришло время, когда Касси поняла: она сама должна принимать ответственные решения. И поездка в Сент-Луис стала именно таким решением, пусть даже принятым под влиянием момента.
Отправка телеграммы была вторым поступком, о котором Касси не потрудилась сообщить матери. Идея отправить телеграмму не выходила у нее из головы. Наконец она решилась: телеграфировав о своем приезде в Сент-Луис, просила частное сыскное агентство Пинкертона связаться с ней во время ее пребывания в городе для того, чтобы выяснить: можно ли что-либо предпринять для розыска родителей Ангела? В конце концов, решила она, сам он почти наверняка отказался от дальнейших попыток найти их, а ей очень хотелось, чтобы Ангел нашел своих родителей. Способствовать воссоединению распавшихся семей — это было в ее характере.
Касси и Катарина выехали из Коулли в первых числах нового года. После того как отношения с соседями Чарльза счастливым образом наладились, Касси была уверена, что теперь сможет приехать к отцу в любое время. Но она совершенно не ожидала услышать при отъезде слова папы о том, что он, вероятно, сам заглянет к ним на Север с визитом на месяц-другой; и уж тем более не надеялась увидеть при этом едва заметную улыбку мамы.
Итак, в том амбаре между ними действительно что-то произошло. И нераскрытая тайна этого происшествия — вот, пожалуй, единственное, что могло сейчас отвлечь Касси от мыслей об Ангеле. От мамы ничего узнать не удалось, но, возможно, она просто шла не тем путем.
Касси вспомнила, как удивилась, когда впервые поняла, что молодые Кэтлины и Маккейли ничего не знают о причине вражды между их семьями. Но Касси настолько привыкла не вмешиваться в личную жизнь своих родителей, что прежде ей даже не приходило в голову, насколько странно их отношения выглядят со стороны, — она оставалась просто незаинтересованным наблюдателем. Теперь она решила, что пора положить этому конец.
Но переполненный дилижанс не располагал к доверительным беседам, поэтому Касси дождалась, когда они добрались до железной дороги, чтобы ехать дальше на восток с большим комфортом и в относительном уединении. В первый же день их путешествия на поезде она начала разговор в вагоне-ресторане, специально затянув десерт и дождавшись, когда ресторан начал пустеть.
Прошло уже больше недели после их отъезда из Коулли, и Касси не терпелось испробовать новую стратегию. С совершенно невинным видом она спросила у матери:
— Как получилось, что вы с папой разлюбили друг Друга?
Катарина едва не поперхнулась вишневым коблером [3] .
— Касси, что за вопрос?
Дочь пожала плечами:
— Думаю, мне следовало задать этот вопрос много лет назад.
— После той «вечеринки» в амбаре у твоего отца ты стала чересчур самоуверенной или просто нахальной.
3
Коблер — американский прохладительный напиток из вина с сахаром и лимоном.
— Ты так думаешь? Я всего лишь пытаюсь…
— Не пытайся провести меня, милая.
— Не уходи от вопроса, мама. Я спросила без всякой задней мысли и полагаю, я имею право задать этот вопрос.
— Он чересчур… личный.
Катарина по-прежнему хотела уйти от ответа. Касси прекрасно понимала это, но решила, что на сей раз настоит на своем.
— Но я все же не какая-нибудь любопытствующая соседка, а твоя дочь. А он мой отец. И о том, что произошло между вами, мама, ты должна была рассказать мне давно. Почему ты разлюбила его?
Катарина уставилась в окно на скучный зимний пейзаж, в котором не было совершенно ничего интересного. Касси по опыту знала, что из матери теперь не вытянуть ни слова. Такова была ее манера поведения. Если ей не удавалось припугнуть собеседников настолько, что те сами прекращали нежелательный разговор, Катарина просто переставала обращать на них внимание.
Поэтому Касси чрезвычайно удивилась, когда несколько минут спустя мать задумчиво проговорила:
— Я и не переставала любить его.
Касси была готова услышать что угодно, но не это. Она не верила своим ушам и теперь не знала, что ответить.
Катарина по-прежнему глядела в окно, но она прекрасно понимала, какую бурю чувств вызвали в душе дочери ее слова.
— Я знаю, что в это просто невозможно поверить, — снова заговорила Катарина.
— Ты права, мама. Никто из знающих тебя людей даже не сомневается, что вы с отцом ненавидите друг друга. Да и я не понимаю…
— Знаю, что не понимаешь. Откровенно говоря, я и сама этого не могу понять, — вздохнула Катарина. — Злоба и обида — очень сильные чувства. Как, впрочем, и страх. Эти чувства могут подвигнуть тебя на самые невероятные поступки. Так вот… Злоба, обида и страх владели моей душой много лет.
И снова Касси не поверила своим ушам.
— Страх, мама? И это говорит женщина, которая, стоя в Шайенне посреди улицы под градом пуль, летевших со всех сторон, собственноручно пристрелила двоих бандитов из той четверки, что ограбила банк? Кажется, один из налетчиков держал в руках мешок с деньгами, верно? Да ведь ты одна из самых бесстрашных женщин на свете!
Наконец Катарина отвела взгляд от окна и посмотрела на Касси. Губы ее сложились в полуулыбку.
— У меня самой в том банке лежало довольно много денег. Поэтому было нелепо просто стоять и смотреть, как их пытаются украсть. Но я никогда не говорила, что ничего не боюсь.