Ангел
Шрифт:
Казалось, втискивающийся в подпёртую стулом дверь отсека Джим не обратил никакого внимания на жалкую уловку Брэндона.
Он с порога бодро взял быка за рога:
— Друг мой! — При этих словах чернокожего покоробило. — Отныне мы с тобою — «единый рабочий организм»! — Поднятый вверх грязный палец должен был, видимо, символизировать важность момента.
— Хорошо, хоть не «внутренний орган», Джимми… — унынию Дика не было предела. Вот и доигрался в мысли! Накаркал, одним словом. Сам себе накаркал!
Подавив мучительный стон, Брэндон решил впредь в общении сдерживаться, дабы не нахамить. Скорее всего, капитану Хора это не понравится. И придётся иметь немало неприятных минут в общении с ним. Как ни крути, а работу придётся делать. Даже в паре с таким занудой.
…Ранний скудный «завтрак» оптимизмом не заряжал. Уже первые три дня подобного «питания» породили у изнеженных качественной пищей людей массу изжог и запоров. Вместе с ними приходило и незаметное привыкание к рациону.
После того, как размоченную водою «пищу», а именно белково-зерновые пресные брикеты, наскоро закинули в позёвывающие рты, в помещение внезапно вошел полковник Ларсен. Здоровенный, как битюг, он, тем не менее, был довольно культурным и грамотным человеком, что в корне опровергало бытующее повсеместно мнение, что чем здоровее и кряжистее мужик, вояка или спортсмен, тем мельче при нём мозг. Если говорить начистоту, так оно чаще всего и бывает. Так что полковник был, скорее, приятным и редким исключением из общих правил. Однако глаза его, наряду с тактом и умом, светились ещё и серой сталью жестокой решительности. У него на всё было лишь одно верное мнение, — его собственное.
Тому, кто собирался поспорить с полковником Ларсеном, потребовалось бы для начала мало-мальски продуктивного разговора положить его на лопатки. Или лицом в землю. Возможно, лёжа на полу, с заломленной до отказа за спину рукой, он бы и выслушал кого-нибудь относительно какого-либо предмета спора…
При его появлении шумно задвигались отодвигаемые при вставании стулья, однако он успокаивающим жестом протянул вперёд широченную ладонь:
— Прошу всех сидеть. У меня довольно краткое сообщение, поэтому не хочу отрывать у вас много времени. Сегодня после обеда всех, здесь присутствующих, примут врачи. Возможно, это «мероприятие» затянется на несколько дней, однако я настаиваю на том, чтобы к нему все отнеслись крайне серьёзно. И ответили на все вопросы, какими бы они ни показались вам странными. Надеюсь, трудных вопросов ко мне, — он подчеркнул это слово «мне», — по данному поводу не будет? — Он вопрошающе обвёл взглядом «столовую».
Хм, много ли нашлось бы желающих порасспросить полковника подробнее?! Даже о том, откуда здесь взялись врачи. Насколько все помнили, никакой поликлиники или больницы поблизости не было. На базе располагался маленький лазарет, при нём ошивались два медбрата, которые при более серьёзных, чем порез пальца, ранах везли пострадавшего в госпиталь, находящийся за семнадцать километров от части.
Хотя в прищуренных глазах начальника Бункера и светилось подобие понимания удава, с любезной улыбкой ждущего от жертвы краткого интервью по поводу особенностей пищеварительной системы пресмыкающихся, однако здесь никто не купился на этот ленивый взгляд крокодила из-под приспущенных век. Аудитория безмолвствовала.
Ларсен утвердительно и даже удовлетворённо кивнул головой:
— Хорошо, я так и думал. Тогда я сообщу вам всем ещё кое-что. По рекомендации тех же врачей мы начали добавлять в напитки и пищу препараты, снижающие в организме индивидуума сексуальное влечение. Эта вынужденная мера, я думаю, вам вполне понятна. Уверен, что все вы также понимаете всю неуместность инсинуаций с половыми отношениями. В убежище всего лишь сорок женщин… И мне не нужны здесь ни поножовщина за кусок… — Ларсен на секунду запнулся, словно вспомнив, что он таки не в казармах, и почти сразу подыскал подходящее слово: — За кусочек удовольствия. Ни ночная беготня по чужим постелям с последующими сценами глупой ревности, ни новый Бульвар Красных фонарей. Это касается и вас, милые и ненаглядные наши дамы, — он повернулся к женским столикам и окинул их цепким взглядом из-под слегка нахмуренных бровей. Под его взором кое-кто стыдливо потупился. Очевидно, не все из женской половины рассчитывали здесь на столь «нерадушный приём»…
— Поэтому принятие данных напитков и препаратов обязательно для всех. — Во время его речи ничто не нарушило тишины. Полковник попытался бодро улыбнуться:
— Зато в этих напитках содержится очень много полезных веществ и аминокислот, в том числе в него добавлены компоненты, поддерживающие ваш высокий тонус на протяжении всего дня. Приятного аппетита!
Ларсен резко развернулся на каблуках и вышел, сопровождаемый вооружёнными солдатами. Дик ухмыльнулся и вернулся к «чаю» — эдакой едва тёплой, мутноватой жижице с «энергетиками», в которой так же грустно и уныло плавал слабо растворённый ксилит. Вот так новость… Средство от «стоячки» и допинг в одной кружке! Он принюхался с интересом. Нельзя сказать, чтобы пахло чем-то резким.
Пожалуй, всё же стоит выпить это. Всё равно на такой работе, как у них с Робинсоном, чаще будет хотеться спать, чем секса! А иначе до ужина без борьбы со сном не дотянуть. А вот кофе отныне стал страшным дефицитом…
Потянув для приличия ещё несколько секунд, сержант одним махом осушил почти холодную кружку.
…Все три предыдущих дня эфир молчал. Как не показывали также никакого движения ни радары, ни установки высотного слежения.
Бункер безуспешно пытался выйти на руководство. Все эти дни Джимми, напялив наушники, безуспешно вслушивался в пространство. Очень часто он с психом срывал их с головы и отбрасывал в сторону, устало тёр глаза и вполголоса ругался.
Не было, как он говорил, успокоившись, даже атмосферных помех и разрядов. Абсолютная, гнетущая и совершенная в своей глубине, тишина. Тишина могилы. И было неясно, где именно сейчас она реальнее — здесь, в Убежище, или там, за недремлющими зрачками камер наружного наблюдения. То ли они в могиле, то ли мир.
Как это ни странно, мир снаружи был пуст. Не было видно абсолютно никакого движения. Лишь снежная мгла и бушующие по-зимнему свирепые метели, которые уже вконец укрыли картины причинённых разрушений и гибели. Словно и не было ничего, о чём могло бы напоминать занесённое сугробами поле. В отсутствие уборки снег обнаглел до крайности и стёр с земли сами свидетельства о человеке и его деятельности.
Несмотря на заданный полковником темп и объём работ, людей, даже сквозь изнеможение и постоянную сонливость, понемногу охватывала всепроникающая паника. Собираясь на перерыв, тихо и уныло делились мыслями. Их суть постоянно сводилась к следующему. Вокруг абсолютно ничего не происходило. Никакого движения. Ни людей, ни животных, ни птиц. И некоторые начали испуганно судачить о том, что всему на планете пришёл конец. Что не выжил на многие тысячи миль никто. И они теперь обречены сидеть здесь эти полтора года, а может, и больше. При этом безо всякой гарантии на то, что по выходе их не ждёт опустевший, страшный и голодный мир, в котором нет ничего, что могло бы их выручить. Они признавались сами себе в том, что им не дано прожить вне тех условий, к которым они привыкли. И пугались оттого ещё больше…