Ангел
Шрифт:
– Здравствуй, Вась. Кажется, я только что исполнила свое задание. Ты рад?
Я сидела у камина, завернувшись в плед и сжимая в руках чашку горячего чаю. Напиток обжигал губы, но почему-то совсем меня не согревал, меня трясло и знобило. А боевой ангел сидел напротив и спокойно говорил слова, от которых дрожь прекращалась, зато леденело сердце и сильно хотелось умереть.
– Я ничем не могу тебе помочь, Лирлин.
Еще один глоток, горячим камнем рухнувший в желудок. Как же давно ты не называл меня полным именем.
– Ты призвала силы,
Я смотрела на языки пламени, очень жалея, что даже плакать у меня не получается. Вот всегда так: когда не надо, слезы льются сами. А когда они так нужны…
– Ты меня слышишь? – Я не ответила. Он продолжил: – Плата – твоя душа. Ты согласилась не торгуясь, и небеса отныне закрыты для тебя.
Я вздрогнула, не отрывая взгляда от огня и крепко сжимая кружку обеими руками. Почему я не чувствую жара? Кружка должна быть горячей. Должна…
– После твоей смерти умрет и твоя душа, ты потеряешь не только земную, но и вечную жизнь. Более того.
Куда уж более?! Я грустно улыбнулась. Ангел предпочел мою улыбку проигнорировать.
– Отныне никто из верхнего мира не будет тебе помогать. Что бы ни случилось, ты теперь сама по себе, и это мой последний визит к тебе, бывший ангел Лирлин. А теперь прощай.
Я не обернулась, не задала ему ни одного вопроса, просто продолжая сидеть в кресле и смотреть в огонь. Ангел грустно посмотрел на измученную хрупкую фигурку, сидящую в слишком большом кресле перед жарким пламенем, трещащим сухими ветками в камине. А потом он просто растворился в воздухе, так же тихо, как и появился совсем недавно в этой комнате. Он так и не сказал ей, что, если бы она подождала еще совсем немного, пришла бы помощь и ребята были бы спасены и так. Но… но.
Я осталась сидеть, осторожно прихлебывая чай из слишком большой для меня кружки и кутаясь в тяжелый шерстяной плед. Когда чай был допит, а огонь почти погас, я встала, оставив плед лежать на спинке кресла, и спокойно пошла в большой бальный зал. Времени было мало, но я не спешила и даже напевала что-то грустное себе под нос. Прислуга уже легла спать, и мне никто не мешал, что и к лучшему – не надо будет самой их разгонять по комнатам. Я вошла в зал и задумчиво огляделась вокруг, гадая, сколько еще мне нужно будет их ждать. Оказалось – совсем недолго.
Их было четверо. Я стояла в центре комнаты и молча смотрела на них, понимая, что это конец. После того как от меня отказалось небо, после того как я сама закрыла для себя путь назад. Это конец для всего, в том числе и для меня.
– Ну здравствуй. – Он улыбался, как и прежде завораживая глазами, движениями, самой улыбкой. Черные крылья, черная душа и удивительная красота каждой его черты околдовывали.
Он подошел так близко, что я ощутила жар его дыхания на своей щеке.
– Позови его. Позови сейчас, и все сразу же закончится.
Я стояла молча, смотрела прямо перед собой, почти не обращая внимания на жгущую тело печать.
– Ну же, не заставляй нас ждать.
Остальные трое просто стояли и смотрели на нас. Высшие. На этот раз все очень серьезно. Без лорда они отсюда не уйдут. А придется.
– Я не позову его. – Голос какой-то чужой. Очень хочется умереть побыстрее и не мучиться больше. В голове все еще стоят последние слова Васьки.
Как же это больно – жить.
– Жаль.
Он разочарованно и как-то грустно смотрит на меня, а в следующее мгновение из каменного пола вырастают три длинных лезвия, впиваются в руки, пронзают их насквозь и поднимают вверх, разбрызгивая вокруг капли золотой крови. Третье лезвие оплетает талию, поддерживая меня в воздухе, но боль от этого меньше не становится. По щекам катятся слезы. Это ведь только начало, они не подарят смерть просто так. Ну и пусть.
– Тебе больно?
Смотрю на него. Сколько заботы в голосе! Ему и впрямь неприятно делать это со мной. Какой он странный.
– Больно.
Он грустно улыбается. Опять.
– Мне очень жаль, но я не остановлюсь, пока ты не позовешь его. Ну же, будь хорошей девочкой.
– Нет.
Тысячи длинных острых лезвий вырастают, словно шипы на каменных стеблях, вспарывая плоть, ломая кости, режа сухожилия. Захлебываюсь криком, не слыша саму себя. Кажется, что каждая клеточка кричит и стонет, не давая о себе забыть. Из глаз уже текут не слезы, а все та же кровь, которая заляпала пол и каменные лезвия, она стекает по одежде и бьет из перерезанных вен.
Кто-то сжимает мое лицо. Пытаюсь открыть глаза и понимаю, что они уже широко распахнуты. Он медленно приближается ко мне. Его глаза так печальны, а боль медленно и как бы нехотя стекает в сжимающие мое лицо ладони.
– Так лучше.
Смотрю на него не отрываясь. Как же он красив. И именно он подарит мне смерть. Я в это верю.
– Позови.
Смотрю не отрываясь. В его глазах, наполненных мраком, пылает и бесится неутихающее пламя души. Странно, что даже у него она есть.
– Позови, иначе боль станет нестерпимой.
Пытаюсь ответить, но из горла вырывается хрип пополам с кровью, кашляю, сотрясаясь на лезвиях и чувствуя, как каждое движение отзывается агонией.
– Ну же, позови.
– Нет. – Все-таки я это сказала.
– Позволь нам.
Он медленно и как-то неохотно оборачивается.
– Не забывайся, Одий. Главный здесь я, – шипит сквозь зубы. Каждое слово наполнено силой и властью. Еще шаг – и он его убьет. Как странно.
Одий сузил глаза, но все же отступил и даже склонил голову в вежливом поклоне.
– Как пожелаешь.
Ненависть – даже сейчас она обжигает меня, заставляя страдать. Хотя… куда уж больше. Вот-вот суматошно колотящееся в груди сердце не выдержит и разорвется. Почему же я не кричу? Может, потому, что смирилась. Может быть.
Он снова смотрит на меня, прижимаясь лбом к моему лбу и перепутывая золото и мрак волос.
– Ты не оставляешь мне выбора, упрямая девчонка.
Я молчу, сознание медленно гаснет.
– Что ж.
Сила вырывается из его пальцев и бьет прямо в мое тело, ввинчиваясь в сосуды, проскальзывая по нервам и наполняя тело. Его сила, прямо противоположная моей.