Ангелочек. Дыхание утренней зари
Шрифт:
– Только не теперь, мсье! Вечером, после ужина…
– Проклятье! Будет когда я хочу и как я хочу! Я плачу тебе вдвое больше, чем обещал отец, так что иди сюда, говорят тебе!
Левой рукой он схватил Франсин за юбку. Внутренне смирившись, женщина все же кивком указала на двустворчатую дверь.
– Иди и запри ее на ключ! – распорядился Гильем.
Франсин сделала, как было сказано. Ей было сорок три, когда она получила место в доме Лезажей, и, без преувеличения, она сочла это подарком Небес. Монахини из больницы в Сен-Лизье дали ей отличные рекомендации и не забыли упомянуть, что
Франсин сполна была наделена всеми упомянутыми качествами. Детство ее прошло в нищете, оставив воспоминания о постоянном голоде. Замуж она вышла очень рано за коробейника. Через несколько лет муж угодил под колеса дилижанса на дороге в Фуа. Его привезли в монастырскую больницу, где он и умер на руках у супруги. Франсин попросила у монахинь приюта, и те оставили ее при больнице.
– Поторопись! – прикрикнул на женщину Гильем.
Он пользовался ею, как рабыней, с тех пор как она в первый раз ему уступила. Поначалу он жаловался ей на свою немощь, проявлял дружелюбие и интерес, и Франсин растаяла. Ему не составило труда очаровать и соблазнить эту простушку, которую в душе он считал уродливой. Отныне Франсин любила его слепо, никогда не отказывала в плотских утехах и подчинялась всем его требованиям.
– Расстегни корсаж, покажи свои груди, – приказал он, прерывисто дыша. – Иди и сядь рядом со мной.
Грудь у Франсин была большая, тяжелая и белая. Он потерся лицом о молочно-белые округлости, ущипнул ее за коричневый сосок. Потом жестами дал понять, чего хочет.
– Чего ты ждешь? Это лучший способ избежать беременности, и ты это прекрасно знаешь! Нам ведь только этого не хватало, правда? – проговорил он, с трудом переводя дыхание.
Он обхватил ее голову руками и потянул вниз, к своему животу.
– И не забудь завтра утром исповедоваться кюре, – зло добавил он, прежде чем утонуть в океане удовольствия.
В доме на улице Нобль на следующий день, воскресенье, 14 мая 1882 года
Жерсанда де Беснак пила свой горячий шоколад, исподтишка поглядывая на Магали Скотто, которая сидела рядом с Анжелиной. Октавия хлопотала у камина, разжигая огонь. Дождь все лил и лил, но к этой особенности весенней погоды в предгорьях Пиренеев давно привыкли.
– Значит, вы вместе с моей невесткой учились в школе акушерок, – проговорила пожилая дама, когда в разговоре возникла пауза. – Я запомнила ваше имя, очень распространенное в Провансе, но теперь к имени добавилось лицо, признаться, очень симпатичное!
– Спасибо за добрые слова, сударыня. Здесь, в Арьеже, очень красиво, мне все очень нравится. Подумать только – месса проходит в настоящем соборе, где столько прекрасных фресок!
– Я познакомила Магали с отцом Ансельмом и братом Эдом, – сообщила Анжелина.
– С монастырским больничным? Это сколько же ему лет? – спросила Октавия.
– Не знаю, но надеюсь, что он проживет больше ста! – воскликнула Анжелина. – Я заказываю ему мази, настойки и лечебные масла, которые только он один и умеет готовить. Мне без брата Эда не обойтись!
– Еще шоколада, мадам? – обратилась к Магали пожилая служанка. – Я испекла сладкую булку с изюмом, так что, если вы проголодались…
– Я обожаю сдобу и ни за что бы не отказалась, если бы Анжелина не пригласила меня на обед. Так что я не буду портить аппетит, чтобы ее уважить. В прошлый вторник, когда я в первый раз была на улице Мобек, Розетта подала на стол большую жареную утку с поджаренной на сливочном масле брюквой. Вкуснятина!
Сегодня на вдове Берар было скромное серое платье, а свои роскошные черные волосы она убрала под сетку. Было очевидно, что она чувствует себя не слишком уверенно. Диспансер она пришла посмотреть еще в начале недели, тогда же познакомилась с Розеттой, Анри и его верным Спасителем, а вот Луиджи впервые увидела только сегодня. В прошлый вторник его не было дома: он уехал навестить отца Северена, настоятеля аббатства Комбелонг.
Магали обвела комнату взглядом. Высокие застекленные книжные шкафы, красные занавеси, изящная, отделанная инкрустацией мебель произвели на нее сильное впечатление. По оконным стеклам барабанил дождь, и этот звук придавал спокойной атмосфере гостиной еще больше интимности и очарования.
Анжелина тоже поддалась этому настроению, к которому в ее случае примешивалась нотка ностальгии. Когда она была девочкой, дом дорогой мадемуазель Жерсанды казался ей чуть ли не дворцом. Она очень любила бывать у нее в гостях, особенно в библиотеке, где ей разрешали брать с полок и рассматривать прекрасные книги с иллюстрациями. Для дочери сапожника Лубе это был таинственный, полный незнакомых звуков мир, каждая частичка которого представлялась сокровищем.
– Можно сказать, что я здесь выросла, – сказала она Магали. – Я делала уроки, сидя вот на этом табурете, возле камина. Октавия приносила мне полдник. А отец меня ругал, говорил, чтобы я не шастала в это логово гугенотов!
– С тех пор Огюстен, как у нас говорят, разбавил свое вино водой, то есть поуспокоился, – пошутила Жерсанда. – И теперь мы добрые друзья.
Со второго этажа донеслись звуки фортепиано. Мелодия была очень приятная – легкая, переливчатая.
– Это играет мой муж! У него настоящий талант! – с гордостью сообщила Анжелина.
– Слушать игру сына для меня – истинное наслаждение! Он играет каждое утро – то на фортепиано, то на скрипке, – подхватила Жерсанда. – А еще он сам пишет музыку. Правда, Энджи?
– Да. Он написал симфонию, и ее главная идея – это свобода.
– Надо же! – воскликнула Магали, не скрывая изумления. – Тебе повезло, Анжелина! Выйти замуж за музыканта, да еще и знатного рода!
– Пускай дворянская фамилия не вводит вас в заблуждение, – сочла нужным заметить Жерсанда. – Благородство проистекает из души, из сердца, его свидетельство – мужественные поступки. Некоторые аристократы – увы! – ведут себя не самым достойным образом.
Миловидная уроженка Прованса покорно кивнула, вслушиваясь в звуки музыки. Разговор потек своим чередом, но только на пониженных тонах. Наконец музыка смолкла, и на лестнице, соединяющей первый этаж со вторым, послышались быстрые шаги.