Ангелофилия
Шрифт:
Мало того, что они смогли в подробностях рассмотреть некоторых одноклассниц и их мам, так еще и учителей. «Нет, ты видел, как Кашкина титьки натирает, а Попова меж ног драит. Лепота. Я бы ей помог» – заливисто гогоча, под общее смущение комментировал Сергей.
Коля-голова, словно опомнившись, что делает все бесплатно, запоздало начал торговлю:
– Иван, дашь списать контру?
– Хорошо, хорошо, даст. – отвечал за Ивана Сергей.
– Не кричи! Что орете? Тише, а то поймают – позора не оберешься, – жался Коля.
– А что ты за меня отвечаешь? – возмутился Иван
– Ну, ты же смотрел? – давил Коля.
– Ну, смотрел и что?
– Так, так! Вот ты, значит, как наглеешь. – зашипел Коля.
– Да ладно, Вано, тебе что жаль? Дай ему списать. Он же тоже для нас сделал! – примирял довольный Сергей.
– Нет, мне не жалко, просто все посмотрели, а я крайний?
– Ладно, ладно. – обидчиво повторял Колян. – Хорошо, ладно, вот только фиг вы еще ключ от чердака получите. – А ты, Ванятка, страдалец задрипанный, даже близко не приближайся, тереби свой прыщик в туалете.
– Да больно нужно, головешка тупая! Как Мишке, Волчку, Гудку и другой братве, ты на задних лапках бежишь чердак открывать, боишься ****юлей получить, трус вонючий.
– Я-то не трус, а вот ты жмот – из-за какой-то контры зажался. А как на «телок» смотреть, так ты первый и фиг тебя оттащишь от дырочки, страдалец.
Так и расстались. А на следующий день на контрольной сколько Коля не кликал Ивана, тот не обращал на него никакого внимания. Дошло до того, что Колян заработал замечание и снижение оценки, хотя, что там снижать, если он ничего не написал.
А через месяц Коля решил помочь маме развесить соленую рыбу, пойманную отцом, и, по привычке постелив на подоконник газету «Правда» с Леонидом Ильичем на развороте, принялся насаживать серебристую чахонь на киперную ленту с привязанной медной проволокой на конце, чтобы легче продевать. Насадив несколько рыбин, Колян взял очередную и засмотрелся на Леонида Ильича. Ему показалось, что тот как-то особенно смотрит и говорит: «Хге, дарахгыие таварищы! Хге!» Коле стало смешно. И через улыбку, глядя на Леонида Ильича, он протянулся к веревке, чтобы взять и насаживать дальше, но не найдя на привычном месте, потянулся дальше, и еще дальше и вдруг неожиданно провалился в пустоту. Цепкие лапы пустоты схватили его за руку потом за голову и, рванув, потащили к земле.
Все ухнуло и промелькнуло в один миг. На долю секунды его голова превратилась в свинцовое грузило, а через мгновение воды и невесомости на удивление не оказалось, она кончилась, и Колян с жутким скрежетом вонзился в асфальт и казалось, при столкновении , высвободил миллиарды нанозвезд. Где-то в вышине заверещал материнский голос.
Все сошлись во мнении, что другой бы не выжил. Но Колина голова, из-за которой он и получил прозвище, врезавшись в мягкий асфальт, не раскололась, а лишь дала спелую арбузную трещину от лба, и за ухо. Он долго лечился. После этого его в школе зауважали еще больше, но в школу он больше не ходил. Даже хулиганы при встрече почтительно протягивали свои немытые руки. Для всех Колян стал не просто головой, а бронебойной. Про шею, которая выдержала такой удар и не сломалась, почему-то никто не вспомнил. Шея, есть шея, считали они.
Из-за отсутствия в домах
– Пойдем, я тебе говорю.
– Нет, не хо-о-очу-у-у!
– Да что ты заладил! Знаешь, как здоровско! – подрагивая всем телом, изображал Коля.
Но Гамлет не хотел понять, и поэтому Андрей во избежание ссор с бабушкой (как правило, маме и дяде Саше Гамлет не жаловался) оставлял его в покое. Из бани люди выходили легкие, распаренные и довольные собой. Бежавший по щекам и дальше в ноздри легкий морозец только усиливал удовольствие, и оставалось лишь теплее укутаться, чтоб не застудить горло и уши.
Из развлечений самым популярным считалось кино. Тем более что кинотеатр недалеко от дома. После окончания сеанса двери «Прогресса» распахивались, и оттуда вываливалась масса детей и подростков.
Часть этой массы сразу же искала, что бы такого нашалить, кого шакальнуть, пинуть, как покурить, и чтобы завуч по воспитательной работе строгая – Ф.Салаховна не засекла. Домой они не стремились, ибо их домашняя реальность казалась страшнее жутковатой мистики – гоголевского «Вия».
В отличие от шпаны большая часть детей, сбившись в кучки и убегая от сгущающихся сумерек, без задержки преодолевала слабо загруженную в такой час улицу «Коммунистическую» и, разделившись по направлениям, как ручейки, растекались дальше по проулкам к близстоящим домам и дворам. Андрей, Гамлет, Коля и Иван шли вместе. Они жили рядом, где-то посередине между кинотеатром и школой.
Около Колиного дома торчала чугунная колонка, из которой при нажатии стального рычага текла чистая подземная вода. А рядом на крышке канализационного люка при наличие хлебных крошек, каши или другого птичьего корма, сновали объединенные в одну разномастную армию сизые голуби, коричневатые воробьи и почти разбойничья рать галок с воронами.
Их построения менялись в зависимости от желания отведать аппетитных мокрых крошек, неизбежно ведущих к замаскированной лесочной петле. Здесь, на колонке, они и раньше не раз охотились на голубей. Перед охотой все просили Бога, чтобы на улочке стало тихо и проезжающие машины хоть какое то время не вспугивали птиц. Из многих попыток только одна увенчалась успехом, да и та была, скорее, неудачной, оттого что молодому голубю леской отрезало ногу. Потрясенные, мы зареклись, больше ловить птиц.
Компания тем временем рассуждала о фильме:
– Ничего себе она летала! Так и в штаны наложить недолго!
– Нет, ты видел, Вано, как вурдалаки из стен вылезают. Вот так ночью схватят и.
– Хорош, Колян, и так жутко, если в церкви такое творится, а мне еще по темному подъезду идти, у нас лампочка перегорела.
– Ха-ха, откройте мне веки. – не унимался Колян.
– Ну, это же кино. – объяснял Андрей.
Гамлет молчал. Его напрягал вопрос, получит ли он тройку за вчерашнее сочинение.