Ангелотворец
Шрифт:
«Купара» вздрагивает, будто сбрасывая огромный груз, и, покачиваясь, собирается с силами.
Имплозии не происходит. «Купара» зависает в темной толще вод. А через несколько мгновений снаряды перестают падать. Эди изумленно разглядывает ледяной блок у себя под ногами.
– Они думают, мы умерли.
– Почему?
– Потому что мы потеряли значительную часть корпуса, конечно.
– Тогда почему мы не умерли?
– У нас появился новый.
– Новый корпус?
– Да.
– Как? Откуда? Из чего?
Фрэнки радостно улыбается.
– Изо льда, – отвечает она как ни в чем ни бывало. – И
«Купара», идущая сквозь непроглядный водный мрак на глубине тысячи футов, – призрак мухи, застывшей не в янтаре, но во льду.
X
– Я спятила, не иначе, – бормочет Полли Крейдл, поворачивая на Гилдхольт-стрит.
Она так точно повторила тон своего брата, что Джо невольно смеется. И, немедленно спохватившись, осторожно косится на нее: не обиделась?
– Да смейся на здоровье, – с улыбкой произносит Полли. – У тебя приятный смех. Хотя ты явно подзабыл, как это делается.
– Пожалуй.
Он пробует снова, хихикает и хохочет на разные лады. Со стороны, наверное, звучит диковато, но Полли по-прежнему улыбается.
Он показывает пальцем вперед.
– Нам туда. Дальше пойдем пешком.
– Есть, сэр!
Она по-герлскаутски отдает честь и этим тоже почему-то его смешит.
Место их назначения высится в дальнем конце улочки: причудливая, расхлябанная каменная громадина с жуткими пристройками в духе викторианской готики. Двери огромные: черный дуб, обшарпанный, с подпалинами (когда-то здесь жгли уголь, а позже – нефтепродукты). Единственная яркая деталь – огромный бронзовый дверной молоток и натертая до блеска ручка.
Джо Спорк не бывал здесь уже несколько месяцев. Порой ему снятся кошмары о том, как он поворачивает за очередной книжный шкаф и обнаруживает пустой ящик с чистой белой карточкой спереди, куда он должен поместить свой мозг.
– Фамилия? – спрашивает сквозь толстую древесину Боб Фолбери, мастер на все руки в «Гартикле» и по совместительству супруг архивистки Сесилии.
– Спорк, – отвечает Джо, хотя они с Фолбери знакомы больше двадцати лет.
– Входите и добро пожаловать в дом искусств! Помните о правилах «Гартикля» для посетителей. Перед тем, как покинуть здание, посетителю надлежит погасить все задолженности. В этих стенах, – сурово продолжает Фолбери, открывая дверь, – категорически запрещено торговать вразнос, плеваться, распространять слухи, ссуживать деньги, устраивать дуэли и играть в азартные игры. С добрым утречком, Джо!
– Мне нужна помощь, – с порога говорит Джо, и его напряженный тон заставляет Боба Фолбери мгновенно помрачнеть.
– Надеюсь, ты не нарушал закон?
– Ко мне приехали приставы, Боб, и иные представители власти.
– Продажные чиновники?
– Целое стадо.
– Прах их забери! Моль поест их, как одежду, и черви пожрут их, как шерсть, а правда твоя пребудет вовек. Это из Библии, Джо. Знаешь, я всегда считал, что здесь Господь имел в виду сборщиков податей и таможенников.
– Спасибо, Боб. Это Полли, – неловко представляет свою спутницу Джо; мистер Фолбери тут же выпячивает грудь на офицерский манер и протягивает ей руку.
– И мне очень приятно с вами познакомиться, мисс Полли. Боб Фолбери, привратник дома искусств. А вы кто будете – мастерица, мучительница или муза?
– Всего понемногу.
Мистер Фолбери улыбается.
– Значит, муза. Муз я люблю больше всего.
Он ведет их за собой по коридору, гордо демонстрируя гостям владения: обшитые деревянными панелями стены, картины кисти Брюнеля и Бэббиджа по соседству с работами менее именитых (но не менее талантливых) акварелистов, старинные чертежи и страницы древних математических книг. Экспонаты в «Гартикле» необычные, вещает он, многие изготовлены вручную или потеряли хозяев, а некоторые – все сразу. Да и само здание особенное, каких только нововведений здесь нет! И пневмопочта викторианских времен, и канализация Томаса Твайфорда, и раздвижная крыша на третьем этаже флигеля, чтобы наблюдать за Луной. Имеется тут и старинная охранная система с тревожными кнопками в основных залах, хотя даже Боб Фолбери опасается ею пользоваться.
– Вы, должно быть, пришли к старой Людоедке? – осведомляется Боб. – Она сейчас пишет монографию о своих зубах.
Сесилия Фолбери – гордая обладательница обширной коллекции вставных зубов, в том числе старинных. Жемчужина коллекции – заводная челюсть, изготовленная по заказу моряка, которому пушечное ядро оторвало часть плечевого нервного сплетения, из-за чего он утратил способность жевать. Сие наводящее ужас стоматологическое собрание занимает в «Гартикле» отдельную комнату, и именно ему Сесилия обязана своим жутким прозвищем, которое она любит оправдывать, украшая себя по настроению теми или иными экспонатами коллекции.
Боб Фолбери, судя по всему, находит эту причуду жены самобытной и очаровательной.
– Мне нужны вы оба. И еще проигрыватель грампластинок.
– Что ж, мы к твоим услугам! Пойду раздобуду патефон?.. Чертовы сборщики податей! Прах их забери! – Затем он бросает взгляд через плечо в обшитый деревом коридор и кричит в темные, обшитые деревом недра фонда: – Дорогая! Споркыш пожаловал!
Раздается вопль, будто тромбонистку ущипнули за мягкое место во время увертюры, а затем – зычный рев, исторгаемый парой пожилых женских легких.
– Так-так, да не стой ты в дверях, заходи! Все тепло выпустишь, а это – вопиющее нарушение нашей экологической политики, не говоря уже о том, что я умираю от холода!
Сесилии – могучей, как гора, и в серебряном шлеме седых волос – по-прежнему не видно за полуприкрытой дверью, однако глас ее разносится по всему дому искусств.
Когда они входят в комнату, стул на колесиках отъезжает от овального бюро, и удобные тапки шлепают по натертым до блеска полам. Невысокая мускулистая женщина с короткими волосами, напоминающими стальную шапочку для душа, выскакивает на них из сумрака. Глаза за стеклами огромных очков в винтажной прозрачной оправе кажутся поистине огромными.