Ангелы ада
Шрифт:
Остальные рассмеялись, но до меня вдруг дошло, что это же замечание позже может вызвать совершенно другую реакцию, когда выпитое окончательно ударит им в голову. Но до сих пор сохранялось ощущение, что, если бы «отверженные» действительно не желали видеть представителей прессы, они бы выпиздили меня из лагеря гораздо раньше. Незадолго до наступления темноты Тайни завернул двух кинооператоров, утверждавших, что они из C.B.S. Вскоре после этого он предупредил меня, чтобы я засунул свой магнитофон куда подальше. Тайни пообещал бросить мое орудие труда в огонь, если только увидит, что я нажимаю на свои любимые кнопочки. За исключением особых или заранее обговоренных случаев, большинство Ангелов с подозрением относятся к тому, что их фотографируют или записывают на магнитофон. Обычный разговор с человеком, у которого в руках записная книжка, тоже им не по душе. Сделанные журналистами магнитофонные записи и киносъемки считаются особо опасными, потому что невозможно потом отрицать зафиксированное на пленке. Такое отношение сохраняется и в мирных ситуациях,
Как-то раз Баргер взял у репортера пленку трехчасового интервью и тщательно ее прослушал, стирая все, что, по его мнению, могло быть использовано против Ангелов. Тогда он и распорядился, чтобы никто не давал интервью без его ведома.
«Жулье», тем не менее, проигнорировало заявление Баргера, и в то время они были озабочены поисками любого умеющего хорошо слушать журналиста, который помог бы им повыше подняться по лестнице клубной иерархии. Хатч – приятный малый, ростом 6,2 фута, с густыми светлыми волосами. При виде его лица любая студия Артура Мюррея тут же бросилась бы подписывать с ним контракт. Время от времени он работает чернорабочим, но лишь для того чтобы иметь возможность потом получать пособие по безработице согласно системе, известной среди outlaws как «Клуб 52-26». В свои двадцать семь он особенно не утруждает себя изучением рынка труда, работая только в случае крайней необходимости. Когда я навестил его несколько недель спустя после пробега в квартире его родителей, в процветающем жилом квартале Сан-Франциско, он высказывался об «отверженных» довольно объективно, но почему-то с некоторой ленцой. И такое отношение плохо вязалось с его стремлением добиться более детального и более положительного освещения деятельности клуба прессой. Тогда я лишь смутно осознавал это, но через некоторое время врубился, что, если бы «отверженным» когда-либо пришлось последовательно выбирать между негативным паблисити, построенном на субъективизме масс-медиа, или отсутствием паблисити как такового, они, не раздумывая, выбрали бы первое.
К нашему разговору с Хатчем присоединился и другой член «Цыганского Жулья». Он представился как Бруно, или Харпо (harpoon – на сленге означает шприц для подкожных иньекций – прим.перев.), или кем-то в этом роде, и протянул мне одну из своих визиток. Многие «отверженные» носят с собой бизнес-карточки, и дизайн некоторых из них весьма детально продуман. Френчи из Фриско таскает с собой блестящие черные визитки с серебряными буквами. Идея обзавестись карточками родилась, когда Ангелы из Фриско, стеная по поводу их гнилого имиджа, решили завоевать симпатии публики, оказывая помощь любому попавшему в беду автомобилисту, который только попадался им на пути, а потом оставляли ему визитку, на одной стороне которой было написано: «Вам помог член Ангелов Ада, Фриско», а на другой – «Когда мы поступаем правильно, никто и не вспоминает об этом. Когда мы поступаем неправильно, все помнят об этом». Это было, конечно, не столь классно, как, например, оставить на память серебряную пулю или какую-нибудь хромированную хреновину от мотоцикла, но они чувствовали, что лучше так, чем вообще никак. В течение нескольких лет у Ангелов Фриско любимым делом было демонстрировать свои познания в механике любому автомобилисту, у которого возникали проблемы. Но это было еще до того, как завертелась рулетка раскрутки паблисити. Сейчас такое самаритянское поведение было бы слишком рискованно.
Представьте себе реакцию положительного и важного коммивояжера средних лет, путешествующего со своей супругой и двумя детьми в семейном «мустанге» по какому-то отдаленному отрезку хайвея 101. Что-то залязгало в моторе, и он съехал на обочину и вылез посмотреть, в чем, собственно, дело. Неожиданно он слышит рев приближающихся мотоциклов. Около десятка Ангелов Ада останавливаются, слезают с мотоциклов и идут по направлению к нему. Быстро соображая, что к чему, он выдергивает oil dipstick из своего двигателя и начинает материть приближающихся громил. Его жена, объятая ужасом, опрометью выскакивает из машины и бежит к ближайшему кукурузному полю, скользя между зелеными сочными стеблями, словно ящерица. Дети наложили в штаны, мужика как следует отметелили, а через несколько мгновений подъезжает машина дорожного патруля. «Отверженных» заметают под залог в три тысячи долларов в совокупности за избиение и попытку изнасилования. Неделю спустя все выясняется, все обвинения сняты, а мужик извиняется… но каждый Ангел стал беднее на триста долларов, и эти «карточки вежливости» в следующей раз будут оставлены дома. «Отверженные» все еще носят визитки, но только не те, которые они оставляли пострадавшим на хайвеях. На большинстве визиток изображаются только клубные эмблемы, имя или погоняло члена клуба и знак «1%» если нужно. Ни у кого на карточках нет ни адресов, ни телефонных номеров. Их иногда пишут на оборотной стороне, но и адреса, и телефоны меняются так часто, что их можно считать недействительными. На большинстве оказавшихся у меня карточек значились три или четыре телефонных номера, но почти все они были отключены за неуплату.
Почему-то у меня не осталось визитки Бруно (или Харпо), но я запомнил его, потому что он спер у меня целую банку пива. Я не мог поверить в это, так как он из кожи вон лез, дабы удостовериться, что у меня сложилось самое правильное впечатление о «Цыганском Жулье». То и дело мы ставили свое пиво на багажник машины, на который облокачивались. Непосредственно перед его уходом я открыл новую банку, поставил ее на багажник и увидел, как Бруно-Харпо ловко подменил ее своей, уже пустой. Когда я намекнул об этом Хатчу, тот пожал плечами и сказал: «Это, скорее всего, просто привычка, один из тех трюков, которому ты научился, пьянствуя в баре, будучи уже на мели».
Подобные привычки широко распространены в среде outlaws. «Отверженные» могут быть очень дружелюбны по отношению к чужакам, но не все они считают, что дружба равнозначна взаимному доверию. Кто-то будет красть бессознательно, в силу врожденной дурной привычки или из-за крайней нужды, тогда как остальные будут делать все возможное, чтобы оградить наивного чужака от слишком нечистых на руку братков. Вороватых райдеров никто не жалеет, но никто их и не осуждает, за ними только бдительно следят.*
*За год относительно спокойных отношений с Ангелами у меня украли только две вещи: доклад Линча и тяжелый, классического вида итальянский нож с выкидным лезвием. Он всегда лежал на моем камине, и я вскрывал им свою корреспонденцию.
Один Ангел, очутившись впервые в доме незнакомого ему человека, отправился принять ванну. Там он порылся в аптечке, нашел пузырек с оранжевыми таблетками, похожими на декседрин, и моментально их проглотил. Позже, когда Ангел почувствовал себя хреново, он робко спросил хозяина о таблетках – дескать, не ошибся ли он, те ли это колеса. Оказалось, что он принял немыслимую дозу кортизона – лекарства, которым успешно лечат артрит, но, которое вызывает довольно странные побочные явления. Кроме того, точно реакция организма на кортизон не установлена. Хозяин съеденных таблеток отнюдь не обрадовался такому повороту дела и заявил Ангелу, что, скорее всего, кожа его покроется здоровенными фурункулами и кровоточащими нарывами, и агония Ангела будет длиться несколько недель.
Услышав это, outlaw в панике ретировался и залег в очередную подвернувшуюся койку. Фурункулы так никогда и не появились, но он говорил, что примерно десять дней чувствовал себя больным, слабым и «совершенно никаким». Когда Ангел пришел в себя, он заявил, что из случившегося с ним сделал соответствующие выводы: теперь он может совершенно не волноваться относительно тех таблеток, которыми он закидывается, потому что его организм вынесет любую проглоченную им дрянь.
Итак, мою банку пива нагло стырили, и мне пришлось тащиться через всю поляну за другой. К тому времени всем в лагере, кто
еще держался на ногах и тусовался вокруг костра, открылась страшная и горькая правда: гора пива почти полностью испарилась. Приказала долго жить. Не пройдет и часа, как байкеры, не позаботившиеся заблаговременно о заначках и тайниках, начнут мучиться нестерпимой жаждой. И вот тут-то могут возникнуть всякого рода неприятности… Вот почему Ангелы, успевшие кое-что заныкать и запрятать в укромных местах, громче всех кричали, что пришло время послать гонцов за пивом. Иначе им пришлось бы либо делиться своим припрятанным богатством, либо драться. Некоторые были слишком обкурены и обдолбаны, чтобы их волновала судьба пива, но костяк примерно из пятидесяти пьяниц, намеревавшихся колобродить всю ночь, организовал рабочий процесс сбора денег. Вообще-то жизнь в лагере была уже дезорганизована. Баргер затерялся где-то среди деревьев, и последняя надежда была на тех, кто еще толкался возле огня.
Тот факт, что все магазины в Бейсс Лейк были закрыты, не имел никакого значения. Тайни сказал, что у него есть «друг», который держит лавку вниз по хайвею. Он откроет магазин в любой час ночи, если кто-то подойдет к черному ходу и постучит в окно его спальни. Я внимательно слушал, потому что уже понял, кому придется отправляться за живительным продуктом. Полиция не позволила бы никому из Ангелов покинуть лагерь, а из всех не-Ангелов здесь были только я и один молодой парень, который забрел сюда раньше и никак не мог сообразить, как же теперь выбраться отсюда и добраться до дома. Пока он не заявил во всеуслышание, что не имеет к пробегу никакого отношения, все еще думали, что он чей-то друг, но на поверку вышло, что парень оказался «зайцем». Никто особо и не трепыхался, чтобы помочь ему выбраться из лагеря, но мальчик настаивал, что ему надо обязательно встретиться с какими-то друзьями, искавшими его на хайвее. Буквально на секунду он оказался рядом с Тайни у костра, и контраст был крышесносящим. Аккуратно подстриженный, чистенький паренек лет шестнадцати, в белой майке и спецовке, вдыхающий горный воздух в компании огромного порочного волосатого изгоя, познавшего все мыслимые и немыслимые виды разврата и носящего на своей куртке нашивку: «Дорога в рай для меня закрыта, ибо я уже отмотал свой срок в аду». Стоя рядом, они выглядели, словно фигуры на некой зловещей картине, словно портрет человекообразного животного, противостоящего самому себе в Судный день… как если бы из яйца с двойным желтком вылупились и цыпленок, и антилопа гну.