Ангелы над Москвой
Шрифт:
Конечно, стае шакалов забираться во владения горных львов рискованно и даже безрассудно, но человек, его самка и оставшийся детеныш были так близки и так аппетитны, что удержаться от преследования не удалось. И вот теперь человек стоял, озираясь; шакалы лежали где-то в траве, не шевелясь и выжидая команды осторожного вожака; женщина с ребенком, перебравшись по дереву через ущелье, с волнением ожидала своего мужа; а горный лев, заслышав шум и почуяв запах, затаился в стороне, желая, чтоб человек с копьем поскорее исчез, а шакалы… Куда деваться шакалам? Это в долине
Ксор спустился за спиной стоявшего и тихонько потрогал того по плечу. Охотник бросил быстрый взгляд назад, увидел высокого светловолосого человека и вновь застыл, вглядываясь в заросли. Однако взгляд его стал мягче, и в выражении лица появилась надежда: вдвоем легче справляться с опасностями.
— Кто ты? — коротко спросил охотник.
— Твой создатель, — спокойно ответил Ксор. — Львы, шакалы, эта трава и дерево у тебя за спиной — тоже моих рук дело.
Охотник молчал. Тогда Ксор добавил:
— Пока я рядом, ничего не произойдет. Даже это копье не упадет на землю.
Он выхватил из напряженной руки человека копье, поднял его на уровень глаз, и отпустил. Копье осталось висеть в воздухе.
Охотник недоверчиво покосился на высокую, но абсолютно неподвижную траву, посмотрел на копье и перевел взгляд на Ксора.
— Создатель? Чего ты хочешь, создатель шакалов, которые украли вчера у меня дочь?
— Вон ту? — Ксор показал рукой на другую сторону ущелья. Охотник повернулся, вытянулся и закрылся рукой от солнца, чтоб получше видеть.
На другой стороне пропасти, прячась за ветвями сосновой кроны, женщина прижимала к себе малютку-девочку, а рядом стоял, насупившись и озираясь, мальчик постарше.
— Девочку украли шакалы, а я отнял ее у шакалов. Чтобы вернуть тебе. Чтобы ты мне верил. Ты слышишь меня? — сказал Ксор громко, потому что охотник рассматривал свое семейство и никак не реагировал на слова.
— Да, слышу.
— Тогда скажи: чего ты ждешь? Почему стоишь тут, когда твоя жена уже давно на другой стороне? А лев не хочет попадаться тебе на глаза, собравшись пообедать шакалами?
— Я чувствую, что на другой стороне — избавление. Но не могу пройти…
— Я знаю, почему ты боишься ступить на ствол дерева, — мягко сказал Ксор. — В своей прошлой жизни ты испытал страх: за спиной у тебя был огонь, и никакой возможности спастись, а перед тобой — окно, из которого в погожий денек можно было увидеть не только Гудзон и Манхэттен, но и корабли на океанском рейде…
— Ты говоришь непонятными словами, создатель.
— Неважно… В общем, ты в прошлой жизни шагнул с большой высоты, испугавшись пожара. Поэтому теперь тебе страшно ступить на этот мостик.
— Огня я тоже боюсь, так что ты, наверное, говоришь правду. Но что из того, создатель?
— А вот что… Ты можешь смело ступать на ствол этой сосны и идти к жене. Упасть я тебе не дам. Удержу, вот как удерживаю твое копье.
Охотник бросил торопливый взгляд в сторону. Копье покоилось в воздухе.
— Но страха твоего я перебороть
Охотник с ужасом взглянул в провал, судорожно сглотнул и спросил:
— Там… На той стороне ущелья… с нами будет все хорошо?
— Некоторое время, — кивнул Ксор. — Лев, хозяин здешних мест, после того, как вы удалитесь, изловит вожака шакальей стаи, а потом и всех его сородичей. Сыт он будет несколько дней. После пойдет по вашим следам. Тебя он опасается, так как уже имел дело с охотниками. Но еще больше опасается остаться голодным.
— Он нападет?
— Он — нет. Вы успеете уйти за границы его территории. Там дальше, ниже, ближе к долине, живет пещерный медведь, и лев не сунется в те края.
— Я никогда не видел пещерного медведя…
— Постарайся и дальше его не встречать. Потому что твое копье ему понравится. Мясо из зубов выковыривать…
Охотник улыбнулся. Потом вскочил на толстый ствол поваленной сосны и медленно пошел, не оглядываясь и не глядя под ноги. Его взгляд был устремлен вперед, руки разведены в стороны. Копье плыло рядом.
Завоеватель
Разозленный донельзя царь не вошел, а ворвался в шатер, шуганул склонившихся в поклоне дев, угостил затрещиной мальчика, расставлявшего свечи, и бухнулся на трон так, что прочное дерево заскрипело, а иссиня-черные доспехи лязгнули.
Мыслимое ли дело! Три месяца войско в походе, сколько чужих земель захвачено, народов пленено, городов повержено — а казна как была пуста, так пуста и осталась!
Он еще наследным принцем понимал, что простым его царствование не будет. Венценосный папаша к концу жизни подувлекся роскошествами, а о наполнении казны забыл. Да и раньше об этом не слишком-то заботился… Советники, понятно, не стали перечить монарху, жадно вбирающему радости последних мгновений жизни, и позволили истратить заемные средства на оплату пурпурных шелков; тонкокожих заморских плодов, истекающих сладостным и ароматным соком; диковинных рыб, которых как ни готовь — невозможно испортить! А жрицы храма богини сладострастия? Это ж сколько пришлось отцу пожертвовать настоятелям, чтоб три десятка искуснейших дев поселились при дворе? Причем каждую неделю две или три новых приезжали, и столько же уже обжившихся, познанных, признанных — уезжали, не взирая на мольбы и не слушая протестов…
Наследный принц и сам попал под чары одной из иноземных красавиц — вон она, стоит смиренно! — но одно дело утехи плоти, другое — существование всего государства. Незадолго до смерти отца советники докладывали, что общая сумма задолженности не превышает полуторасот возов серебра, что очень немало для такой страны, как Кассор! Немало, но посильно: царскому двору принадлежат огромные площади горных пастбищ, на которых потомственные пастухи, истинные кассорцы, испокон веку разводят тонкорунных коз и овец. Два-три года торговли драгоценными шерстяными тканями и пушистой пряжей, твердым соленым сыром — первой закуской во всех кабаках Кассора — и долг покрыт!