Ангелы над Москвой
Шрифт:
Дима оглянулся. В начавшей сереть тьме виднелся силуэт чего-то большого, черного… Силуэт задвигался, приблизился, завилял хвостом и подсунул лобастую голову под Димину руку. Дима машинально погладил пса. Тот обрадовался, мигом вскочил на задние лапы и, немножечко даже наклонившись — так громаден был этот зверь — шлепнул мокрым языком по Диминому лицу.
Не зная, что и сказать, Дима повернулся к ангелам, но… Рядом стояла только Оля. По щекам девушки катились две слезинки, а еще две искрились на цветке орхидеи в ее руке.
Хозяева!
Вездесущий степной ветер заполнил воздух тонкой взвесью пыли, и зарево разгорелось в полнеба. Бескрайние просторы открывались на востоке, и в безбрежную даль убегала тьма на запад… Весенняя степь просыпалась. На глазах у изумленного Димы распускались тюльпаны — красные, желтые, белые; высвобождали лепестки алые и розовые маки; голубели лазурными вкраплениями цветки льна и цикория.
Головатый пес, в жизни не видевший подобного великолепия, жался к Диминому колену и тянул носом по ветру. Ничего опасного запахи не сулили, но цветы, шевелящиеся как живые, доверия не внушали.
— Оля! — опомнился Дима. — Это твои фокусы? Не цветут же тюльпаны одновременно с маками! И синий лен — не из этих мест…
— Ничего, — ответила девушка. — Организуем маленький климато-биологический катаклизм в честь нашего возвращения. Тебе разве не нравится?
— Нравится. И собаке, похоже, нравится. Хотя он и боится немного… Как мы его назовем?
— Не знаю. Пусть живет рядом без имени пока что, а там сам подскажет. Дима, — помолчав, добавила Оля, — знаешь, мне страшно хочется домой, в Москву. Но я боюсь увидеть, что с ней стало…
— Но ведь хочется? Значит, поселимся в Москве! А город… построим заново. Потом. Когда будет, для кого…
Оля посмотрела на Диму пристально и влюбленно, притянула его к себе, нежно и сильно поцеловала. Оторвалась от поцелуя уже со смехом, задыхаясь то ли от нехватки воздуха, то ли от счастья.
Пес сидел и одобрительно смотрел, как люди скачут, схватив друг друга за руки, в дикарском танце, изображющем полную свободу, радость и счастье. Наконец они расцепили руки, стали целоваться, и собака запрыгала вокруг своих хозяев, стараясь достать по-жирафьи длинным языком обоих сразу.
— А я знаю, как мы его назовем, ага! — вскричала Оля, оторвавшись от любимого. — Ты видел, Дима, как у него уши по морде плюхают, когда он скачет?
Дима видел.
— Тогда он будет Плюх! Слышишь, псина, — Оля повернулась к огромной собачьей морде и заглянула в умные глаза, — ты теперь Плюх! Слышишь? Ты Плюх! Плюх!
Пес остановился, присел, повернул голову, вслушиваясь в слова, потом серьезно кивнул и прорычал, старательно выговаривая слоги:
— Хо-ро-фо…
У Оли отвисла челюсть, а Дима сел прямо там, где стоял.
Новая Москва
Отыскать город, когда-то большой, величественный, оказалось не так просто. То есть точка с нужными географическими координатами никуда не исчезла, но гордого мегаполиса уже не было. На его месте, и южнее, и западнее, плескалось самое настоящее море, сообщающееся с мировым океаном и на севере, и на юге.
— Надо же, Оля! — говорил Дима. — Люди опасались, что парниковый эффект растопит ледники, и вот их нет тысячу лет, а потепление только произошло…
— Море здесь было задолго до появления людей, — возразила Оля. — Иначе откуда бы столица строилась белокаменной? Просто все вернулось на круги своя… Только на месте Воробьевых гор — остров. Тут и поселимся?
— Идет, — согласился Дима. — Руины жилого комплекса превратим в скалы, а между ними поставим свой домик…
— А рядом, — требовательно заявила Оля, — чтоб лужок зелененький был. И прудик с ивами.
— Ведь ты и сама в силах переделать все так, как тебе угодно. Получше меня умеешь.
— Ну-у, — капризно протянула девушка. — Я хочу, чтобы ты-ы…
Островок совсем уж маленьким назвать было трудно. Пешком его за день, пожалуй, не обойти. И даже не оббежать. Хотя Плюх и пытался несколько раз…
Но после нескольких часов ровной трусцы у него начинали болеть лапы, и он бросался в воду — отдохнуть, поплавать — а после выскакивал на берег, отряхивался, восстанавливал дыхание и ложился вздремнуть минут на десять.
Похрапывая естественно и беззаботно, Плюх спал сколько получалось, и просыпался уже к ночи. Такой собаке нечего бояться и ночью, и путь можно было бы продолжить, но там, позади, оставались неохраняемые хозяева! И пусть сторожить их как будто не от кого, отсутствовать ночью все равно не годилось. Как-то не уживалась в голове Плюха эта мысль. Поэтому он разворачивался и вскачь пускался назад.
На острове Плюху нравилось. В дом, который хозяева возвели для себя, он заходил не часто — просто не видел нужды. Ну, вкусненьким поманят, а так… В зарослях всегда можно изловить какую-нибудь живность. А если нырнуть поглубже, то и рыбу ухватить не проблема. Рыбы же не верят, что бывают под водой плавающие и до дна ныряющие собаки? Вот и приходится им доказывать, что собака — она и в море собака.
Только когда дельфины приплывают, рыбы не поймать. Вся сбегает на глубину. И Плюху дельфины досаждать пытались. То носом под брюхо ткнут, то хвостом по морде съездят. Пришлось одного за длинное рыло хватануть — ох, и орал он! Дельфин, конечно, животное крупное, но и Плюх — отнюдь не малыш. Так схватит, что не вырвешься, как не крутись здоровенным глянцевитым телом…
Другому весельчаку довелось улепетывать с понадкусанным хвостом. Все, не балуют больше. Но рыба, как дельфинов услышит, сама удирает. Тогда Нюша, кошка здешняя, остается без обеда.
Нюша откуда взялась, Плюх не знал. Появилась — и все. Сразу стала порядки свои наводить… Дескать, не то, что внимательно обнюхать, но и ближе чем на метр приблизиться — не смей, а то спина горбом, шипение змеиное и когтистые лапы — как мельница.
Глупая какая! Плюх, если б захотел, мог бы ее проглотить в один присест вместе с лапами и когтями, но он — совсем не такой, чтоб обижать маленьких. Ему просто интересно… И скучно: хозяев вечно нет, и день, и два, и три — с такими не поиграешь и не поговоришь. Иногда только вечером выберутся из дому как ни в чем не бывало, и давай Плюха тормошить да расспрашивать. Редко очень… Дима говорит — заняты сильно. А Оля улыбается и гладит, и говорит только, что Плюх — хорошая собака… Хорошая, да, но скучно ему.