Ангелы
Шрифт:
Но меня тошнило больше, чем кого бы то ни было. Выносить это мне было особенно трудно, потому что в принципе меня тошнило не часто. Даже на моем мозге это сказалось негативно. Я не могла собраться с мыслями. Для официального подтверждения мы сделали тест на беременность. Когда на нем показалась вторая голубая полосочка, Гарв заплакал. Как обычно плачут мужчины, притворяясь, будто им в глаз попала ресничка. Я тоже зарыдала, но по другой причине.
Хотя меня все время тошнило, я все же продолжала работать. Не знаю, была ли от меня хоть какая-то польза. Единственное, что меня поддерживало, –
– Я знаю, – вполголоса отвечал он мне. – Я тебя не виню. Но обещаю, что скоро, всего через несколько неделек, тебе станет легче.
– Да, – с благодарностью шептала я. – Спасибо тебе. И тогда я тебя убью.
Рано или поздно я с трудом принимала сидячее положение, у Гарва уже срабатывал рефлекс.
– Тазик? – заботливо спрашивал он, так как это было сигналом «будь готов к позыву на рвоту!».
– «Картошка – это круто», – бормотал Гарв фразу из навязчивой рекламы, пока я делала свое «вау» в розовенький тазик, купленный специально для этого случая.
По прошествии первого месяца внутри меня что-то начало пульсировать. Это ощущение было таким необычным, что я даже не могла определить его.
– Нарушение пищеварения? – предложил Гарв. – Газы?
– Нет, – в изумлении ответила я. – Я думаю, это может быть… восторг.
И Гарв снова заплакал.
Можете назвать это гормональными перестройками или природными инстинктами, как вам больше нравится, но, к моему величайшему удивлению, я вдруг очень захотела этого ребенка. В семь недель мы пошли делать первый раз УЗИ, и моя любовь прорвалась, как плотина. На неровной серой поверхности было видно маленькую капельку, которая была темнее всех остальных капелек. Это был наш малыш. Маленький человечек, новый и уникальный. Наше создание. И это я его вынашивала.
– Это чудо, – прошептала я, пока Гарв изучал Капельку.
– Загадка новой жизни, – торжественно согласился он.
Настроение у нас скакнуло резко вверх, захотелось отпраздновать. И мы не пошли на работу, а отправились пообедать в ресторан, где я раньше бывала с клиентами, отчего не могла насладиться трапезой как следует. В этот раз мне даже удалось съесть куриную грудку, и не сблевать. Потом мы гуляли по городу. Он уговорил меня позволить ему купить сумочку от JP Tod (ту самую, которую клянчила Элен). Она была такой дорогой, что я сама никогда бы ее не купила, даже учитывая наличие счета на покупку «милых дамских штучек».
– В последний раз мы тратим деньги на такую вещь, – кокетливо объявил Гарв.
Тогда я купила ему диск с записью саксофониста, о котором я ровным счетом ничего не знала, но которого любил Гарв.
– В последний раз ты сможешь послушать музыку, – не менее озорно заявила я.
Это был один из самых лучших дней в моей жизни.
Тогда-то мы и решили отдать Попрыгунью и Побегайчика Дермоту. Он к ним очень привязался.
Примерно тогда же изменилось и еще кое-что. Я никогда не была в восторге от собственного тела. Ну, я не ненавидела его настолько, чтобы сесть на голодную диету или отрезать лишний кусок, но праздновать было нечего. Однако беременность принесла кардинальные изменения. Я чувствовала себя зрелой, прекрасной, могущественной, и, как ни смешно это звучит, полезной. До этого я воспринимала свою матку как кольцо для ключей внутри дамской сумочки. Ни пользы, ни красоты, но оно входит в комплект, так что приходится брать.
Другим сопутствующим результатом беременности было ощущение нормальности. Я так долго чувствовала себя чуть ли не моральным уродом из-за отсутствия материнского инстинкта. И вот в первый раз за длительный срок я двигалась синхронно с остальным миром.
Предполагается, что до двенадцатой недели нужно держаться, и лишь потом можно рассказать другим. Обычно я – могила. Но только не в этом случае. Так что на восьмой неделе мы сообщили ошеломительную новость нашим семьям, которые были рады (ну, большинство родственников, по крайней мере).
– А я-то думала, что ты – яффа, – холодно сообщила Элен Гарву.
– А что такое яффа?
– Апельсин, у которого нет семян.
Он все еще не понимал. Так что Элен развила тему.
– Я думала, ты стреляешь холостыми патронами. – А потом добавила: – Когда я вообще могла вынести размышления по этому поводу.
Потом я позвонила Эмили. Одной из тех, кто знал, насколько я не хочу беременеть, поскольку она была того же склада. Эмили относилась к тем людям, которые на вопрос «Любите ли вы детей?» отвечают: «Люблю! Но на расстоянии!». Я сообщила ей новость. Она спросила:
– Ты счастлива?
И тут я поняла, что говорю:
– Никогда не была так счастлива. Ну я и дура, что так долго ждала.
Молчание. Затем всхлип.
– Ты плачешь? – с подозрением спросила я.
– Я так за тебя рада, – сквозь слезы сказала Эмили. – Это отличная новость.
Как-то в субботу во время обычного визита в туалет я увидела это. Вовсе не капельки крови, как рассказывают. А кровавые полосы. Везде.
– Гарв, – позвала я на удивление нормальным голосом. – Гарв! Думаю, нам лучше поехать в больницу.
Когда мы выскочили к машине, я решила, что поведу сама. И настаивала, наверное, мне хотелось контролировать ситуацию. Гарв, который редко выходит из себя, прямо на улице завопил:
– Черт подери, я сам поведу!
Я помню все детали этой поездки. Сверхотчетливо. Все было таким резким и ясным. Ехать нужно было на другой конец города. Люди отправились за покупками, так что по переполненным улицам едва можно было пробраться. Чем больше было людей, тем явственнее ощущала я собственное одиночество в этом мире.