Английская свадьба
Шрифт:
Глава 5
Английские дворики. Следствие по делу о смерти орла. Обрубленные колокольни. Дикие коровы. Могила Конан Дойля. Воскресное жаркое и алкогольный напиток со свежим огурцом. Трубы на крышах. Фазан-самоубийца. Половина омара
Джеймсу надо было что-то выяснить у нашего нового соседа. Вместо того чтобы просто пойти к нему, позвонить в дверь и обсудить свою маленькую проблему, он засел у окна и стал дожидаться, когда тот выйдет во двор постричь газон. Есть, как выяснилось, правило: один из немногих раз, когда можно просто так обратиться к незнакомому или малознакомому человеку без страшного нарушения этикета, – это когда он что-то там стрижет или копает в своем переднем дворике. Заметьте, переднем: потому что в английских домах есть передний и задний
Пока Джеймс изнывает и высматривает соседа, я с недоверием смотрю телик. Идет передача про особые полицейские подразделения Шотландии. Их задача – расследовать случаи смерти животных. И вот в подробностях рассказывают, что обнаружен труп орла: кто-то позвонил в полицию и об этом сообщил. Полицейский приезжает на машине, обследует “тело” и место преступления, потом упаковывает труп по всем правилам и отсылает в лабораторию – исследовать причину гибели. В этом конкретном случае оказывается, что орел умер своей смертью, и дело закрывают. Я до конца не могу поверить, что они это все серьезно – англичане ведь любители всяких розыгрышей, вдруг они и тут надо мной смеются! Но когда здесь же показывают, как этот самый полицейский арестовывает двух молодчиков, я понимаю, что все – по-настоящему. Эти молодчики натравили своих собак на зайца и поспорили, чья собака загонит его первой. И вот на них надевают наручники, сажают в полицейскую машину и увозят в участок. Обвинение: жестокость по отношению к животному – то есть к зайцу.
Джеймс, наконец, дождался соседа, как бы невзначай оказался рядом с его двором и обсудил то, что хотел. После этого мы быстренько собрались и поехали в Нью-Форест, охраняемую природную зону недалеко от Свонеджа.
Едем, любуемся пейзажами, и тут нам попадается церковь с как бы обрубленной колокольней – будто кто-то начал строить готический шпиль, но передумал и бросил на полпути, а вернее, даже в самом начале. И оставил вместо шпиля прямоугольный обрубок. Я удивляюсь, а Джеймс говорит, что такие колокольни строили норманны. Они довольно долго здесь правили, и от тех времен подобных церквей осталось много.
Вот мы, наконец, въезжаем в Нью-Форест. Это лес, перемежающийся большими полянами; на первый взгляд ничего особенного. В нем проложено несколько узких асфальтированных дорог, и по ним можно и гулять пешком, и разъезжать на машинах. Нам сразу же попалось на глаза несколько щитов, которые предупреждали, что ехать надо очень медленно, и сообщали о количестве смертей животных на местных дорогах за последний год. И правда, повсюду вдруг стали попадаться неторопливо бредущие прямо перед машинами лошади, пони и коровы, которые совершенно не обращали внимания на автомобили, – и стало ясно, к чему все эти предупреждения.
Мы с Джеймсом оставили машину на парковке, а сами пошли гулять. На лесных полянах тут и там сидели пары, цивилизованно расстелив на земле скатерти и разложив на них привезенную с собой еду. Получалось, что эта природная зона – что-то среднее между лесом и парком. При этом было странно наблюдать посреди него диких домашних животных.
Джеймс начал мне объяснять, что коров этих никто не доит, а пони и лошадей не объезжает, и живут они прямо в лесу. С другой стороны, вроде бы как у каждого из них есть свой хозяин, который, правда, мог конкретно это животное никогда и в глаза не видать. Позже выяснилось, что о деталях собственности на них никто из знакомых мне англичан толком ничего не знает, зато все знают, что живут эти животные в Нью-Форесте сами по себе, и так сложилось веками. А у меня в голове все никак не укладывается: как так – корова и вдруг дикая?!
Недалеко от парковки мы с Джеймсом увидели симпатичную церквушку, зашли на кладбище при ней и совершенно случайно наткнулись на могилу Конан Дойля. От других ее отличало только то, что надгробие было побольше и в вазочке стояли живые цветы. А рядом росло огромнейшее красивое и могучее дерево.
Обедать мы остались там же, в Нью-Форесте, где прямо посреди леса нашлась пара отличнейших пабов. Было воскресенье, подавали сандэй роуст, то есть воскресное жаркое, – и Джеймс заранее предвкушал отличную еду.
Когда я спрашиваю англичан, что они считают самым типичным английским блюдом, все, как правило, говорят, что это фиш энд чипе (ну, та самая треска в кляре с жареной картошкой) или же вот это воскресное жаркое, и охотно начинают мне про него рассказывать. Так я выяснила, что раньше в английских семьях каждое последующее воскресенье в духовке по очереди запекали разные виды мяса: говядину, свинину, баранину или курицу. С говядиной было положено подавать йоркширский пудинг (маленькую корзиночку из слоеного теста, в которую налит густой коричневый соус), сладкую картошку (по-моему, в России мы называем ее земляной грушей), обычную запеченную картошку и хрен. С остальным мясом – овощи; но к свинине обязательно подавался яблочный соус, а к баранине – мятный. Мясо, оставшееся от воскресенья, ели холодным в понедельник. А если что-то оставалось на вторник, то это проворачивали в мясорубке и доедали (понятное дело, варианты с понедельником и вторником не относятся к богатым семьям). Сейчас, по моему опыту, мало кто заморачивается дома с жарким, зато во всех пабах, готовящих еду, по воскресеньям на обед всегда можно выбрать по крайней мере из двух вариантов такого жаркого. На него всегда хорошие цены, и англичане часто приходят всей семьей – с детьми и стариками. Вот и в этом отдаленном от всякого жилья пабе посреди леса было полно народу, и еда оказалась отличной.
Из напитков я впервые в жизни здесь попробовала пиммс. Это довольно забавный алкогольный напиток темно-коричневого цвета с красноватым оттенком. Как мне объяснил Джеймс, покупают его обычно в бутылках, а потом разбавляют лимонадом и добавляют туда лед и фрукты: яблоки, апельсины, лимоны, клубнику, а главное – огурец! На вкус казалось, что напиток этот очень легкий и что выпить его можно много. На самом же деле в нем примерно 25 градусов, так что в следующий раз буду поосторожней…
По дороге домой мы с Джеймсом остановились в приглянувшейся нам деревушке. Там всего-то штук десять домов, церковь и паб. Прогуливаемся мы, и тут я обращаю внимание на трубы на крышах. На больших домах их было почему-то не по одной-две, а гораздо больше, и многие завершались глиняной штуковиной вроде горшка. “Слушай, – начинаю я, как обычно, терроризировать Джеймса, – а зачем столько труб на одном доме? Разве одной было бы недостаточно?” Джеймс реагирует на этот раз спокойно: “Знаешь, все очень просто – сколько на крыше трубных горшков, столько же в доме каминов, а значит, столько же и спален. Вот и посчитай”. Я принимаюсь считать и насчитываю их в самом большом доме целых двенадцать!
Заодно уж мы решили заглянуть в местную церковь. Она оказалась открыта, хоть в это время и не было службы: заходи, если хочешь. Джеймс объяснил, что это в порядке вещей – вдруг человеку захочется в неурочное время пообщаться с Богом. Мы и зашли. Здесь лежали брошюрки с информацией о том, когда церковь была построена и чем знаменита. (Если такую брошюрку берешь, надо оставить монетку – пожертвование.) Эта конкретно церковь, посреди полей и вдалеке от всего на свете, была построена в XII веке! – и никакого пафоса, толп туристов, охранников, вообще ни души. На подставке для чтения скромно лежит огромная Библия – в черном кожаном переплете с серебристыми застежками. Я раскрыла ее: старинная желтая бумага, явно уникальный экземпляр. И никому в голову не приходит ее утащить. Я не смогла удержаться от восторженного комментария по этому поводу, а Джеймс грустно сказал, что времена сейчас уже не те: из церквей стали пропадать вещи, и теперь их иногда запирают (правда, в этом случае всегда вешают объявление, где можно взять ключ); а в некоторых так даже устанавливают камеры слежения – от воров…
И вот едем мы домой посреди полей и вдруг видим: впереди, совершенно не спеша, дорогу переходит фазан. Я кричу Джеймсу “Тормози!”, что он и так уже делает. Мы некоторое время приходим в себя, удивляясь тупости этой птицы – что ей стоило дорогу не перейти, а, скажем, перелететь? Тут Джеймс выдает один из своих английских перлов: “Он взял жизнь в свои руки!” – что означает: “Сильно рисковал”. И я принимаюсь размышлять на тему о наличии у фазана рук…
Дорога петляет, и некоторое время спустя прямо перед нами ее перебегает еще одна птица. Мы решаем, что это тот же самый глупый фазан – видно, решил во что бы то ни стало сегодня покончить жизнь самоубийством. А Джеймс опять выступает: “Третий раз – счастливый!” – в том смысле, что уж в третий-то раз фазану наверняка повезет с претворением в жизнь замысла о самоубийстве…