Английская тайна
Шрифт:
Но впрячь нельзя, а вот посадить на расстоянии полутора метров друг от друга в тесном номере гостиницы «Украина», треть которого занимает двуспальная кровать, очень даже можно. И — деваться некуда, они смотрят друг на друга в упор и ведут светские разговоры.
И вот показалось Сашку, что начинает вкрадываться в их беседу какое-то сексуальное напряжение. Идеи сумасшедшие лезут и лезут ему в голову. Он их, конечно, прогонял яростно. Внутренний голос заволновался, орал на него просто последними словами: «Ты что, совсем сбрендил? Это же не Люська и даже не Танька с параллельного! Это англичанка! На фиг ты ей сдался?.. Лучше не позорься и не мечтай!»
Но
Сашок в очередной раз покраснел. Несмотря на открытую форточку и брызги дождя. Но все же пробормотал что-то про музыкальные руки. Анна-Мария радостно сообщила, что насчет рук она ничего не знает, а вот с музыкальным слухом — дело очень плохо.
Но Сашок все не мог забыть про ее пальцы. Нет-нет, а кидал на них неприличные взгляды. Просто не мог ничего с собой поделать! Ну и потом, раз пальцы хороши, то и об остальном можно задуматься. А ведь, пожалуй, и фигура замечательная, и ноги, о, ноги какие длинные, прямые. Под брюками до конца не разберешь, но похоже, там все было в большом порядке.
Ну и лицо красивое, выразительное, это уж само собой… Вон глазищи какие… Как там пели в дореволюционном романсе? «В них бы раз бы заглянуть сильно, ясно, смело… а потом и помереть плевое уж дело…»
Откуда пришли вдруг в голову эти строки, он сам понять не мог… И стал соображать, какой бы найти предлог, чтобы ознакомить Анну-Марию с этим романсом, об авторе что-нибудь занимательное поведать… О, она же обожает всякие такие туманно-исторические изыскания! Ей понравится. И заодно, как бы между прочим, поближе к тексту, перевести эту конкретно строку. «Это еще зачем?! Совсем офигел, что ли?» — рявкнул внутренний голос, ханжа этот. Но Сашок решил гордо не отвечать на дурацкие вопросы.
Звонка из Московского совета они в тот вечер так и не дождались. В десять часов Сашок решил откланяться. Ну неприлично было дальше сидеть. Ужинать идти в ресторан он отказался. Сколько там это будет стоить? Вдруг у него денег не хватит? А Анне-Марии он, разумеется, не мог позволить себя угощать. Еще чего! У него все же гордость есть…
«Спасьи-ибо!» — тщательно выговаривала напоследок Анна-Мария. И смеялась, догадываясь, что получается у нее не очень. Но Сашку нравилось! Очень даже мило… Ну и он тоже опять благодарил, употребив в последовательности штук пять разных идиом… И тут же сконфузился — не перебор ли… Кажется, Анна-Мария заметила его смущение. И вдруг взяла — и поцеловала его в щеку.
Вот это да! Сердце Сашка забилось, дыхание перехватило… Но, с другой стороны, может, это ничего особенного и не означает вовсе? Кажется, там, на гнилом Западе, целуются таким макаром все подряд, не вкладывая в это никакого особого смысла. Так, почти то же самое, что руку пожать…
Но Сашок решился — потянулся к ней в ответ. Анна-Мария с готовностью подставила щечку. Сашок лишь клюнул ее, задержать губы на мягкой, пахнущей чем-то вкусным, вроде мандариновых корок, коже не решился. Вдруг он осознал, как близко они стоят друг к другу… И что она почти такого же роста, что и он…
Сашок до сих пор избегал высоких девушек. Ему казалось, что в паре мужчина обязательно должен быть ощутимо выше партнерши… Комплекс, наверно, такой. И вот вдруг выяснилось совершенно поразительное
А тут еще глаза такие красивые, такие глубокие и загадочные… Бездонные… У-у-у… В них бы раз бы заглянуть…
Сашок вдруг ощутил сильнейшее возбуждение. И не нашел ничего умнее, как рефлекторно уставиться на себя: не заметно ли?
Поймав его взгляд, Анна-Мария тоже посмотрела на явственно обозначившийся на брюках бугорок. Теперь она покраснела и отвела глаза…
А Сашок просто пылал уже. «Thank you, thank you, many thanks» и еще какую-то чушь бормотал он. Потом решительно повернулся, пошел к лифту. Но Анна-Мария его окликнула. Он вернулся. Она просила прощения: забыла вручить ему гонорар. Вот он, конвертик с заветными тридцатью долларами.
Презренный металл вернул Сашка на землю. Почему-то было горько…«Эх, чего навоображал себе… толмач наемный», — думал. Взял конверт. Вот теперь надо было на самом деле благодарить. Но как-то глупо — весь набор выражений уже был израсходован. Поэтому буркнул что-то невнятное, во второй раз повернулся, чтобы идти прочь. Но Анна-Мария опять его остановила. Очень смешно у нее это получалось: «Сашшш». Смешно и мило.
Он вновь вернулся к двери ее номера. Она сказала: «Завтра в десять?» Ну да, они же уже договорились. Нужно ли напоминать? Хотя почему бы и нет? И вдруг — что такое? Опять лезет целоваться. Забыла, что ли, что и это уже было только что проделано? Нет, не может быть. Но тогда… Тогда — это не просто так! Может, ей просто одиноко и страшновато в этом странном чужом городе, только что пережившем очередную революцию. И единственный человек, которому она вроде бы готова доверять, — вот он, уходит. Ну а что же делать? Не на ночь же оставаться…
На этот раз он поцеловал ее иначе — долго не отрывался от шелковой щечки… Нет, это ведь надо: любимый запах — мандариновых корочек…
И в этот момент случилось совсем уже невероятное: Анна-Мария вдруг, как бы невзначай, взяла его за руку. Продела свои чудные пальцы в его обыкновенные, короткие, толстоватые… И сердце Сашка ухнуло — будто с пятнадцатого этажа упало на первый. И сладкий холод сжал горло. А Анна-Мария держала его за руку и говорила о какой-то необязательной, дежурной ерунде, о том, как ей понравились Ленинские горы, как Красная площадь кажется нереально красивой… А руки их уже жили своей, отдельной жизнью, уже ласкали друг друга и признавались в любви.
«Или это все так, ничего не значит: жест такой, выражающий симпатию и не более? Кто же их знает, англичанок этих?» — в отчаянии думал Сашок. И все же, почти бессознательно, напирал потихоньку, по сантиметрику, по миллиметрику за один раз, как бы невзначай, а оттеснял все же Анну-Марию внутрь комнаты, ближе к той самой кровати, от воспоминания о которой у него кружилась голова.
И Анна-Мария уступала: отступала постепенно. И вот, наконец, они внутри. Вот и дверь как-то сама собой закрылась. И от этого сердце его застучало еще быстрей. И жарко стало снова. Они продолжали вести пустую, необязательную беседу о том о сем, хотя Сашку это давалось все труднее. Он все чаще замолкал, запинался, мычал, не находя слов. Ну а пальцы, пальцы знали свое дело, у них никаких запинаний не происходило. Они не отрывались друг от друга, ведя свой, все более откровенный, все более неприличный разговор…