Английские юмористы XVIII века
Шрифт:
"Аддисон жил вместе с Баджеллом и, кажется, Филипсом. Гэя они называли одним из моих eleves {Учеников (франц.).}. Они сердились на меня за то, что я поддерживаю такие тесные отношения с доктором Свифтом и некоторыми бывшими членами кабинета".
– Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
*** "Мистеру Блоунту
21 янв. 1715-1716 гг.
Я знаю, что подробности, касающиеся недавнего поступка известного поэта и нашего друга Уичерли, будут для вас чрезвычайно интересны. Он часто говорил мне и, думается, всем своим знакомым, что женится, как только почувствует приближение неминуемой смерти. И действительно, за несколько дней до смерти он подвергся этому обряду и объединил два таинства, которые, как говорят мудрые люди, мы должны свершать в самую последнюю очередь; ибо, как вы, быть может, заметили, брак стоит в наыем катехизисе следом за последним миропомазанием, как некий намек на порядок, в котором они должны происходить. Старик лежал, удовлетворенный сознанием того, что разом оказал услугу женщине, которая, как он слышал, этого достойна, и выразил негодование по поводу того, что его прямой наследник дурно к нему относится. Несколько сотен фунтов, которые
Как ни тривиальны эти подробности, я лично не без удовлетворения узнаю про такие пустяки, когда они касаются выдающегося человека или характеризуют его. Самые мудрые и остроумные из людей редко оказываются умней или остроумней всех прочих в эти суровые минуты; наш друг, по крайней мере, закончил свой путь почти так же, как и жил; и драматургическое правило Горация можно применить и к нему, как к драматургу:
"Servetur ad imum
Qualis ab incepto processerit et sibi constet" {1}.
Остаюсь... и проч.".
{1} ...Какими на сцену вышли они,
Такими пускай и уходят.
**** "Аддисон, хорошо знавший свет, вероятно, понимал, как эгоистична дружба Попа; и, считая за лучшее скрыть проявление этой дружбы, сообщил Деннису через Стиля, что сожалеет об оскорблении".
– Джонсон, "Биография Аддисона".}
Попу никак невозможно было остаться вассалом мистера Аддисона; и когда он отрекся от своей вассальной зависимости и обрел собственный трон, монарх, которого он покинул, надо полагать, был расположен к нему отнюдь не дружески *. Они не сделали ничего дурного, из-за чего могли бы невзлюбить друг друга. Каждый лишь поддался влечению своей натуры и обстоятельствам своего положения. Когда Бернадот стал наследником трона, наследный принц Швеции, естественно, сделался врагом Наполеона. "У людей много страстей и порывов, писал мистер Аддисон в "Зрителе" за несколько лет до того, как произошла размолвка между ним и мистером Попом, - естественно побуждающих принижать и чернить достоинства того, кто возвышается в людских глазах. Все, кто вступили в свет с такими же, как у него, достоинствами и прежде считались равными ему, склонны видеть в его славе принижение собственных заслуг. Те, которые некогда были равными ему, завидуют и клевещут, потому что теперь он стал выше их, а те, которые раньше стояли выше его, - потому что теперь видят в нем равного". Неужели мистер Аддисон, полагая, и, быть может, вполне справедливо, что поскольку молодой мистер Поп не имел университетского образования, он не мог знать греческий язык, а следовательно, не мог перевести Гомера, действительно побудил своего молодого друга мистера Тикела, окончившего Колледж королевы, перевести этого поэта и помог ему собственными знаниями и мастерством? ** Естественно, что мистер Аддисон сомневался в познаниях этого дилетанта в области греческой литературы и, высоко ставя мистера Тикела, окончившего Колледж королевы, помог этому бесхитростному молодому человеку. Естественно, с другой стороны, что мистер Поп и друзья мистера Попа решили, что этот перевод, который противопоставляется его переводу, так внезапно преданный гласности и так давно сделанный, - хотя товарищи Тикела по Колледжу никогда о нем не слышали и хотя, когда Поп впервые написал мистеру Аддисону о своем плане, Аддисон ничего не знал о подобном же замысле Тикела из Колледжа королевы,естественно, что мистер Поп и его друзья, которые думали о своих собственных интересах, увлечениях и пристрастиях, решили, что перевод Тикела был лишь проявлением враждебности по отношению к Попу и они вправе считать, что под стремлением мистера Тикела прославиться скрывается зависть мистера Аддисона - если это можно назвать завистью.
{* "В ярости от того, что я услышал, я написал мистеру Аддисону письмо, где было сказано, что "мне не привыкать к такому его поведению; что если мне придется резко отвечать ему, то я сделаю это не в такой грязной форме; что я честно выскажусь об его недостатках и признаю его достоинства; и прозвучит это приблизительно вот так". И я приложил черновой набросок того, что потом стали называть моей сатирой на Аддисона. С тех пор он был со мной очень любезен и, насколько я знаю, никогда не совершал по отношению ко мне несправедливости до самой своей смерти, последовавшей через три года". Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
** "То, что Тикел мог совершить подлость, кажется нам совершенно невероятным; то, что Аддисон мог совершить подлость тем более кажется нам невероятным; но то, что эти два человека вступили в заговор, дабы совершить подлость, еще во сто крат невероятнее".
– Маколей.}
Ужели тот, чей пыл
Для гения и славы искрой был,
Любым из дарований наделенный,
Легко писать, вещать и жить рожденный,
Настолько самовластьем опьянен,
Что с братьями делить не станет трон?
Ужель склонится к помыслам злонравным,
Питая зависть к дарованьям равным,
И станет вязнуть во всеобщем зле,
И, не хуля, учить других хуле;
Проклятия хвалою прикрывать,
Врага бояться, друга предавать,
Льстецу внимать и потакать шуту,
В учтивость облекать нечистоту
И дружескому кругу, как Катон,
Навязывать свой собственный закон,
Довольствуясь хвалою острослова
И восхищеньем дурака любого?
Явись такой - была бы всем потеха.
Но Аттикус таков - и не до смеха.
"Я послал эти стихи мистеру Аддисону, - заявил Поп, - и с тех пор он всегда был со мной очень учтив". И не удивительно. Очень похоже, что не страх, а скорее стыд заставил его замолчать. Джонсон пересказывает разговор между Попом и Аддисоном после их ссоры, во время которой Поп горячился, а Аддисон старался держаться со спокойным презрением. Такое оружие, как у Попа, должно было поразить любое презрение. Оно во веки веков будет сверкать, пронзая память Аддисона насквозь. Величественный, он смотрит на нас из прошлого, не запятнанный ничем, кроме этого, бледный, спокойный и прекрасный: но зловещая рана кровоточит. Его следовало бы изображать как святого Себастьяна, с этой стрелой в боку. Когда он послал за Гэем и просил у него прощения, когда он велел своему пасынку присутствовать при своей кончине, можно не сомневаться, что он простил Попа, приготовившись показать, как должно умирать христианину.
Итак, Поп недолгое время пребывал при дворе Аддисона и в своих письмах рассказывает, что сидел в этом кругу избранных до двух часов ночи над пуншем и бургундским среди облаков табачного дыма. Если воспользоваться современным выражением, "интенсивность" этих viveurs {Прожигателей жизни (франц.).} прошлого века была ужасна. Питерборо жил так до тех пор, пока не попал прямо в зубы к смерти; Годолфин целые дни работал, а ночи напролет играл в карты; Болинброк * пишет Свифту в шесть утра из Доли, где он поселился в уединении, и, сообщая, что он встал свежий, бодрый и безмятежный, вспоминает свою жизнь в Лондоне, где в этот час он обычно только ложился спать, пресыщенный удовольствиями и измученный делами, причем голова его бывала часто полна всяких планов, а сердце столь же часто полно тревог. То была слишком тяжелая, слишком грубая жизнь для чувствительного, болезненного Попа. Один друг пишет мне, что он, Поп, единственный из писателей того времени, не растолстел **. Свифт был толст; Аддисон был толст; толст был и Стиль; Гэй и Томсон были невероятно толсты - все эти возлияния, пристрастие к пуншу, бражничество в клубе и в кофейне сокращали жизнь и заставляли людей того века носить все более просторные жилеты. Поп в "рачительной степени отдалился от своих буйных лондонских друзей и, обретя независимость благодаря любезному содействию Свифта *** и его друзей, а также благодаря бурному восхищению всей Англии, которое было справедливой наградой за его выдающийся перевод "Илиады", купил знаменитую виллу в Туикнэме, которую прославили его стихи и его жизнь; исполняя сыновний долг перед стариками родителями, он привез их туда, где они и прожили остаток своих дней, и там же он принимал друзей, иногда наезжая в Лондон в небольшой карете, из-за чего Эттербери назвал его "Гомером в ореховой скорлупе".
{* "От лорда Болинброка троим йеху из Туикнэма,
23 июля 1726 г.
Джонатан, Александр, Джон - блестящие триумвиры Парнаса!
Хотя вам, по всей вероятности, глубоко безразлично, где я и что делаю, все же мне хочется поверить, что это не так. Я убедил себя, что вы по меньшей мере пятнадцать раз за последние две недели посылали на ферму Доли и пребываете в отчаянье от моего долгого отсутствия. Поэтому, дабы облегчить вам эту великую душевную тягость, мне не остается ничего иного, как написать вам несколько строк; и я заранее радуюсь тому огромному удовольствию, какое это послание, несомненно, вам доставит. Дабы еще более увеличить это удовольствие и дать вам новые доказательства моего расположения, я также сообщаю вам, что снова побываю в ваших краях в конце будущей недели; надеюсь, что к тому времени на смену деловым увлечениям Джонатана придет нечто более подобающее профессору этой божественной науки, la bagatelle {Безделица (франц.).}. Прощайте, Джонатан, Александр, Джон, да возвеселятся ваши души!"
** Прайора следует исключить из дальнейшего перечня. "Он был высок ростом и худощав".
*** Свифт приложил много усилий, распространяя подписку на "Илиаду"; он же представил Попа Харли и Болинброку. Поп получил за "Илиаду" более 5000 фунтов, которые он частично потратил на ежегодные ренты, частично на покупку знаменитой виллы. Джонсон замечает, что "трудно найти человека, столь примечательного своим талантом, который так любил бы говорить о деньгах".}
"Мистер Драйден не был светским человеком", - эту парадоксальную фразу Поп сказал Спенсу, отзываясь о манерах и привычках знаменитого патриарха, восседавшего "у Уилла". Что же касается манер самого Попа, то у нас есть неоспоримые свидетельства современников, что манеры эти были самыми изысканными и безупречными. При его чрезвычайной чувствительности, известных всем вкусах, хрупком сложении, разящем юморе и страхе показаться смешным, Поп был именно таким человеком, каких мы называем блестяще воспитанными *. Его ближайшие друзья, за исключением Свифта, были красой и гордостью лучшего общества своего века. Гарт **, высокообразованный и доброжелательный, которого Стиль так чудесно описал, Кодрингтон назвал "прелестным человеком", а сам Поп - достойнейшим из христиан, хотя он об этом и не подозревает; Арбетнот ***, один из умнейших, остроумнейших, образованнейших, благороднейших людей на свете; Болинброк, Алкивиад своего века; щедрый Оксфорд; великолепный, остроумный, знаменитый и благородный Питерборо - все они были верными и преданными друзьями Попа, и это был, повторяем, самый блестящий кружок друзей, какой только видел свет. В часы досуга Поп очень любил встречаться с художниками и сам занимался живописью. Он состоял в переписке с Джервесом, у которого охотно учился, с Ричардсоном, знаменитым художником того времени, который по его просьбе нарисовал его мать и картину которого он просил у Ричардсона и благодарил за нее в одном из самых чудесных писем, какие когда-либо были написаны ****, с неподражаемым Неллером, который хвастался больше, писал безграмотней и рисовал лучше всех художников своего времени *****.