Английские юмористы XVIII века
Шрифт:
Нарисовав портрет этого знаменитого патриота, который я постарался сделать как можно более похожим и снабдил некоторыми чертами, отражающими его взгляды, я заставил его как нельзя лучше служить моим целям. Всякому бросалось в глаза, как он смешон! Брут! Спаситель народа с этакой рожей это получился столь явный фарс, что он не только вызвал немало смеха у зрителей, но сильно уязвил его самого и его приверженцев...
Черчилль, льстивый подпевала Уилкса, переложил пасквиль из "Северного британца" на стихи, сочинив "Послание к Хогарту"; но так как клевета осталась прежней, разве что приняв чуть более возвышенную поэтическую форму, которая выеденного яйца не стоит, это не произвело впечатления... Однако поскольку у меня под рукой оказалась старая незаконченная гравюра, на которой были только фон и собака, я стал раздумывать, как бы мне использовать эту свою работу, и живо изобразил мэтра Черчилля в обличье медведя. Удовлетворение и прибыль, которые
** "Когда-то, еще в молодости, Хогарту позировал некий аристократ, на редкость противный и уродливый. Портрет был выполнен с искусством, делавшим честь способностям художника; но сходство было строжайше соблюдено, и Хогарт даже не подумал хоть немного польстить оригиналу. Пэр, охваченный отвращением к этому своему двойнику, не собирался уплатить за портрет, который мог только вызывать у него досаду своим уродством. Выждав некоторое время, художник обратился к нему с просьбой уплатить за работу; после этого он обращался с той же просьбой еще не раз (в то время у него не было надобности в банкире), но без успеха. Наконец художник прибег к крайнему средству... Суть была изложена в записке:
"Мистер Хогарт свидетельствует свое уважение лорду... Убедившись, что он не намерен забрать картину, написанную для него, мистер Хогарт снова напоминает, что он настоятельно нуждается в деньгах. Поэтому, если его светлость не пришлет деньги в течение трех дней, портрет будет передан, с добавлением хвоста и некоторых других мелких придатков, мистеру Хейру, владельцу известного зверинца; мистер Хогарт предварительно договорился с упомянутым джентльменом и обещал отдать картину, которая будет выставлена в случае отказа его светлости".
Этот намек возымел желаемое действие".
– Николс и Стивенс, "Творчество Хогарта", т. I, стр. 25.}
До чего же, наверное, забавно было слышать, как он обрушивался на Корреджо и Каррачи, видеть, как он бьет кулаком по столу, щелкает пальцами и говорит: "Черт бы побрал исторических живописцев. Ей-богу, перед вами человек, который за сотню фунтов переплюнет любого из них. "Сигизмунда" Корреджо! Да вы поглядите на "Сигизмунду" Билла Хогарта; поглядите на мою роспись алтаря церкви святой Марии Редклиффской в Бристоле; посмотрите на моего "Павла перед Феликсом" и вы сами убедитесь, что я лучше любого из них" *.
{* "Сам Гаррик не был так падок на лесть, как он. Одно слово похвалы "Сигизмунде" могло исторгнуть у нашего художника пробный или даже авторский оттиск..."
"Нижеследующая история о нашем художнике, подлинность которой удостоверена (про этот случай рассказал покойный мистер Белчер, член Королевского общества и известный хирург), также свидетельствует, насколько легче заметить неуместную или неумеренную лесть по отношению к другим, чем к самим себе. Однажды, когда Хогарт обедал со знаменитым Чеселденом и еще несколькими знакомыми, ему сказали, что мистер Джон Фрик, хирург больницы святого Варфоломея, несколько дней назад в кофейне Дика уверял, что Грин такой же блестящий мастер композиции, как Гендель. "Однако этот Фрик, заметил Хогарт, - всегда безумно бросается словами. Гендель - исполин в музыке; а Грин - всего только дамский композитор".
– "Да, - продолжал тот, кто рассказал об этом нашему художнику, - но в то же время мистер Фрик заявил, что вы превосходный портретист, не уступающий Ван-Дейку".
– "Вот тут он прав, - заметил Хогарт, - черт возьми, так оно и есть, дайте мне только срок и возможность выбрать натуру".
– Николс и Стивенс, "Творчество Хогарта", т. I, стр. 2S6, 237.}
Потомки не вполне согласились с мнением честного Хогарта относительно его талантов в сфере возвышенного. Хотя Свифт "всех этих тонкостей не знал", потомки не разделили презрение настоятеля к Генделю; мир разобрался в тонкостях, он искренне восторгался и восхищался Хогартом, но не как художником, писавшим картины на библейские сюжеты, и не как соперником Корреджо. Наша любовь к нему, а также нравственная ценность его произведений и их юмор, равно как и наше восхищение многочисленными достоинствами его картин ничуть не становятся меньше, если мы не забываем, что он до последнего своего дня был уверен, будто весь мир в заговоре против него и не желает признать его талант исторического живописца и что шайка наемных бандитов, как он их называл, старается унизить его гений. Говорят, Листон твердо верил, что он великий непризнанный трагический актер; говорят, каждый из нас в душе уверен или хотел бы уверить других, будто он обладает чем-то, чего у него на самом деле нет. Одним из самых главных "бандитов" Хогарт называет Уилкса, обрушившегося на него в "Северном британце", вторым Черчилля, который облек нападки на "Северного британца" в стихотворную форму и напечатал "Послание к Хогарту". Хогарт ответил карикатурой на Уилкса, на которой мы и сейчас можем видеть этого патриота с сатанинской улыбкой и взглядом, а также карикатурой на Черчилля, где он изображен медведем с посохом, на котором ясно можно прочесть: "Ложь первая, ложь вторая... ложь десятая". Сатира честного Хогарта всегда недвусмысленна: если он рисует человека с перерезанным горлом, то голова у этого человека почти напрочь отделена от туловища; и он постарался сделать то же самое со своими противниками в этой мелкой ссоре. "У меня под рукой оказалась старая незаконченная гравюра, - пишет он, - на которой были только фон и собака, я стал раздумывать, как бы мне использовать эту свою работу, и живо изобразил мэтра Черчилля в обличье медведя; удовлетворение и прибыль, которые я извлек из этих двух гравюр, да изредка прогулки верхом настолько поправили мое здоровье, что большего в моем возрасте и желать нечего".
Свою причудливую книжечку различных историй он заканчивает так: "До последнего времени я жил в свое удовольствие и, надеюсь, ни в коей мере не причинил зла кому-либо другому. Я могу с уверенностью сказать, что по мере своих возможностей делал окружающим добро, и самый лютый мой враг не может утверждать, что я когда-либо намеренно причинял зло. А что будет дальше, бог весть".
Сохранилось забавное описание увеселительной прогулки, предпринятой Хогартом вместе с четырьмя друзьями; они отправились в путь, подобно знаменитому мистеру Пиквику и его спутникам, но ровно за сто лет до этих литературных героев; они посетили Грейвзенд, Рочестер, Ширнесс и их окрестности *. Один из них записывал все события, а Хогарт и его собрат-художник делали зарисовки. Эта книга интересна для нас главным образом тем, что показывает городскую жизнь в те времена, а также отражает грубоватое, радостное веселье не только наших пятерых друзей, но тысяч их веселых современников. Хогарт и его друзья, выехав с песней из харчевни "Герб Бедфорда" в Ковент-Гардене, отправились водой в Биллингсгет, обмениваясь любезностями с лодочниками, пока плыли вниз по реке. В Биллингсгете Хогарт нарисовал "карикатуру" на веселого носильщика по прозвищу Герцог Падлдок, который охотно развлек компанию местным юмором. Отсюда они наняли отдельную лодку до Грейвзенда; для них постелили соломы, чтобы было на чем лежать, и соорудили парусиновый навес, после чего они пустились ночью вниз по реке, спали, а потом весело пели хором.
{* Он совершил эту поездку в 1732 году в обществе Джона Торнхилла (сына сэра Джеймса), живописца Скотта, Тотхолла и Форреста.}
Они прибыли в Грейвзенд в шесть часов утра, умылись и отдали попудрить парики. Потом отправились пешком дальше в Рочестер и выпили по дороге три жбана пива. В час они пообедали и выпили отличного портвейна и еще немало пива, а потом Хогарт и Скотт играли в "классы" в ратуше. По-видимому, ночевали они чуть ли не все в одной комнате и, по словам их летописца, проснулись в семь часов и стали рассказывать друг другу свои сны. Сохранились зарисовки Хогарта, изображающие события этой увеселительной прогулки. Мы видим крепыша-художника, растянувшегося на борту лодки в Грейвзенде; на одном из рисунков изображена вся компания в домике рыбака, где они останавливались на ночлег. Один в ночном колпаке бреется; другого бреет рыбак; третий, прикрыв лысину платком, завтракает; а Хогарт зарисовывает все это.
Мы читаем о том, как они ночью вернулись домой, к друзьям, пьяные, по своему обыкновению, выпили несколько чаш доброго пунша и весело распевали хором.
Ни дать, ни взять шумная компания раскутившихся торговцев. Таковы были привычки и развлечения Хогарта, весьма вероятно, характерные для его времени, для людей не слишком утонченных, но честных и веселых. Он заправский лондонец с привычками, пристрастиями и представлением об удовольствиях, как у истого Джона Буля *.
{* Доктор Джонсон сочинил на смерть бедняги Хогарта четыре строчки, которые были равно правдивы и приятны; не знаю, почему предпочтение было отдано четверостишию Гаррика:
Рука застыла посредине
Работы. Пуст его мольберт,
И очи не прочтут отныне
Разгадки душ в загадках лет.
"Среди многих других любезностей, которые мистер Хогарт оказал мне в то время, когда я была еще слишком молода, чтобы должным образом их почувствовать, он очень серьезно старался, чтобы я поближе познакомилась с доктором Джонсоном и, если возможно, приобрела дружбу этого человека, общение с которым, в сравнении с другими людьми, как он выразился, было все равно что картины Тициана в сравнении с Хадсоном. "Но никому не говорите, что я это сказал (продолжал он), потому что, знаете, я воюю со знатоками; поскольку я ненавижу _их_, они воображают, будто я ненавижу _Тициана_ - и пускай!.." Однажды, когда они с моим отцом говорили о докторе Джонсоне, Хогарт сказал: "Этот человек не удовлетворяется одной верой в Библию; но он справедливо решил, думается мне, не верить ничему, _кроме_ Библии. И хотя Джонсон так мудр (добавил он), он больше похож на царя Давида, чем на Соломона, ибо слишком поспешно заключает, _что всякий человек лжив_". Миссис Пьоцци.}