Английский раб султана
Шрифт:
— А каков, смею поинтересоваться, доход командорства? — спросил Сильвестр.
Заплана постучал пальцами по столу, немного задумался, подсчитывая, наконец огласил интересовавшую монаха цифру:
— В среднем за год мы сдаем в родосскую казну от 4 до 8 тысяч дукатов, все зависит от урожая и от спроса. Тут опять же надо еще учитывать не только вино и сахар — его в благоприятное время производится до 1500 квинталов [7] неочищенного, да еще порядка 450 очищенного, но и молочные продукты, и шерсть — у нас есть неплохие пастбища. Вот разводим коз, овец. В распоряжении командорства — 41 деревня. Народ работает с ленцой, но это с одной стороны. А с другой — венецианцы гадят. Вот просто гадят, иного слова не подберу. Не знаю, будет ли это вам интересно… — Казначей энергично кивнул, и иоаннит
7
Квинтал английский — 50,8 кг; также приравнивается к центнеру.
Николас ненадолго прервался, припав к кубку. И Лео осторожно вставил:
— Я заметил, что они ведут себя в лимассольском порту, как полноправные хозяева.
— И на всем острове эдак-??! Ну вот, я немного отвлекся. Так говорю, что ухудшение наших дел напрямую связано с состоянием королевской власти здесь, на Кипре. Пару лет назад приезжал их государственный секретарь, Стелла, специально по этому делу, как раз то ли накануне королевской свадьбы, то ли позже, а год назад на нас насел их консул Пасквалиго — как король помер. Ничего, пока держимся, а дальше как — не знаю. Говорят, венецианцы уговаривают королеву отречься и передать остров во владение республики… Ей явно не хочется. А выход? Ее держат под таким надзором, что и речи не может идти о новом браке, и даже родной брат ее, Джорджо, наш главный противник, и тот отстаивает государственные интересы перед родовыми. Насколько ее хватит? Я не знаю, и никто не знает. Нас немного поддерживает другой венецианский род, Мартини, мы сдаем им часть производства на льготных условиях.
— Разделяй и властвуй, — прокомментировал капеллан, на что командор только рукой махнул:
— Какое уж тут властвование…
— Очень интересно! — изрек казначей. — А урожай когда собираете?
— В октябре. Если кого-то интересует производство, у нас секретов нет, можете ознакомиться, вам все покажут и расскажут. Все одно в Англии сахарный тростник не приживется. Но я, верно, утомил вас своими нудными рассказами. Поведайте лучше, как у вас у самих там, в Англии, дела.
Поговорили и об этом. Потом командор распорядился призвать музыкантов, которые ублажали собравшихся, продолжавших свой неспешный разговор.
Когда начало темнеть, зажгли факелы. Брат-казначей меж тем сообщил о перспективных, хотя доселе неудачных опытах аббата Арчибальда по выплавке чугуна, а рыцари-иоанниты порассказали еще о Кипре.
Разговор начал затухать, и тогда Лео посчитал, что настал своевременный момент, чтобы поведать командору о том затруднении, с коим он столкнулся при изъяснении с греком на его языке.
Николас мудро улыбнулся и по-отечески изрек:
— Кажется, я могу объяснить тебе, в чем дело. Ты поймешь, что я сказал? — И иоаннит что-то проговорил по-гречески.
— Честно, немного. Вроде как речь идет о каких-то продуктах, нет?
Крестоносец засмеялся:
— Я бы так не сказал. А теперь?
На удивление, теперь Лео понял многое:
— Если не ошибаюсь, это из "Илиады", — ответил юноша и перевел сказанное.
— Отменно! Не блестяще, но вполне достойно.
— Хорошо, а то я начал опасаться, что дядя меня чему-то не тому учил. В чем же секрет? И это оба раза был греческий?
— Именно так. Но надо знать, что язык — он как человек. Когда-то возникает, растет, развивается, потом стареет и наконец умирает. Понимаешь? Дядя учил тебя древнегреческому, а теперешние греки говорят совсем не так, как герои Гомера. Поэтому и недопонимание, причем обоюдное. Если рассмотреть слова, употребляемые киприотами, легко увидеть, что среди них много европейских, французских по преимуществу, хоть зачастую и несколько исковерканных. Когда я одно время служил в Петрониуме — нашем замке, что на малоазийском побережье, я отметил, что тамошние греки говорят несколько по-иному, нежели кипрские, и, как кажется, я заметил у них турецкие слова. Отсюда вывод — условия, окружающие человека, влияют на его язык.
Лео оставалось только искренне восхититься тонкому анализу крестоносца.
— Достопочтенный брат и турецкий знает?
— Поживешь — не дай, конечно, бог — у них в плену, тоже выучишь.
Музыканты тем временем перешли от игры на инструментах к песням, и Заплана, недовольно сморщившись, велел им прекратить это мешающее хорошему разговору блеяние, как он выразился.
Брат Ансельм тем временем нашел себе собеседника в лице одного из иоаннитов, казначей разговорился с капелланом, а орденские слуги принесли следующую перемену блюд — в общем, вечер удался. Чуть не запамятовали, что пора служить повечерие.
— Предлагаю спуститься этажом ниже и совершить это в часовне замка, — сказал командор, и никто ему не возражал.
Гуськом, по каменной винтовой лестнице, хозяева и гости спустились на второй этаж, где была и кухня, и церковь.
— А ниже что? — поинтересовался казначей, и капеллан ответил ему:
— Кладовая из трех помещений и внутренний колодец в двух из них.
Часовня представляла из себя помещение размером 6 на 13,5 м, украшенное большой квадратной (2,5 м на 2,5 м) росписью, изображавшей Распятие Господне с предстоящими Богоматерью и святым Иоанном.
Капеллан бодро отслужил вечерню на небольшом престоле. Затем последовало уставное вино перед сном и отдача последних распоряжений. Протрубили отбой, загремели тяжелые цепи — был поднят мост. Позаботившись обо всех и разместив их на ночлег — аркебузиров, орденского слугу-лимассольца и греков (а равно и ослов, им принадлежавших), — командор Николас удалился в свои частные крохотные апартаменты в толще северной стены на третьем этаже.
Юный Торнвилль, оба сопровождавших его монаха, а также лейтенант командора, несколько рыцарей и капеллан заночевали в помещении, соседнем с тем залом, где они до того пировали. Так закончился первый день на Кипре, а утром, на мессе в храме Святого Евстафия, Лео — выспавшийся, отдохнувший и потому снова преисполнившийся любопытством к окружающему миру — внимательно рассматривал византийские росписи, бывшие ему доселе незнакомыми.
С купола сурово взирал Христос Пантократор, с тонким прямым носом, благословлявший правой рукой и державший в левой Евангелие, На парусах [8] , поддерживавших купол, были изображены четыре евангелиста. На северной стене была работа уже другого времени и стиля — конный великомученик Евстафий, святой римский полководец с вооружением явно латинского образца, но со все же византийским иконным ликом…
После мессы лейтенант командора устроил для брата-казначея полную экскурсию по сахарному предприятию крестоносцев, от которой любопытный монах остался в полном восторге. Но, думается, излишне вводить читателя в тонкости очистки, сиречь рафинирования, первого — черного — сахара, точнее даже, патоки. Даже Лео предпочел этому рассказу содержательную беседу с командором, интересуясь диковинами Востока.
8
Часть свода, имеющая вид вогнутого треугольника.
Когда вернулся казначей, ему был предъявлен счет за приобретаемые вино и сахар. Тот сразу утух, но делать было нечего: звонкие английские золотые, извлеченные из безвестных потайных карманов и кошелей брата Сильвестра, пополнили орденскую казну.
Назавтра заветный груз должен был прибыть из Колосси в Лимассол, поэтому Николас предложил гостям задержаться еще на день, дождавшись обоза, на что получил общее согласие, нарушенное лишь требованием грека-ословладельца, отправленного было восвояси, оплатить второй день наема его ушастого транспорта. Объяснялось это тем, что ночлег в Колосси не был предусмотрен по договору, и грек потерял прибыль за нынешний день, половину которого предстояло потратить на возвращение в Лимассол.