Англо-Бурская война (1899–1902)
Шрифт:
Затаив дыхание, передовой отряд разомкнутым строем бесшумно крался вперед. Неужели отсюда все ушли? Вдруг из темноты раздался хриплый крик: «Кто идет?», потом выстрел, потом взрыв ружейного огня и пронзительный клич, когда фузилеры ринулись в штыковую атаку. Врайхейдские бюргеры на бурском рубеже не устояли и растворились в ночи, а радостные возгласы, разбудившие обе спящие армии, показали, что внезапность была достигнута и позиция перешла в наши руки.
В неясном свете раннего утра солдаты наступали по узкому волнообразному гребню гряды, выступающую оконечность которой они захватили. Перед ними находился еще один окоп, но в нем было мало людей – все ушли. Солдаты, не зная, что осталось впереди, остановились, чтобы дождаться полного рассвета и увидеть, где они находятся и что за работа им предстоит, – роковая задержка, как выяснилось впоследствии, и одновременно такая естественная, что сложно винить офицера, который отдал приказ остановиться. Он выглядел бы более виновным, если бы вслепую бросился вперед и таким образом потерял уже завоеванное преимущество.
Около восьми часов, когда туман рассеялся, генерал Вудгейт увидел, как обстоят дела. Гребень гряды, один конец которой был в его руках, простирался, поднимаясь и опускаясь, на несколько километров. Если бы он владел всем гребнем и располагал орудиями, то мог бы захватить и остальную часть позиции. Но в его руках находилась только половина плато, а на другой половине окопались буры. Холм Спион-Коп фактически являлся выступающим остроконечным углом бурской позиции; таким образом, британцы оказались под перекрестным огнем слева и справа. Дальше располагались другие высоты, прикрывающие ряды стрелков и несколько орудий. Плато, которое держали британцы, было значительно уже, чем обычно представляла пресса. Во многих местах возможный фронт едва ли превышал сто метров в ширину, и войска вынужденно сбились, поскольку для разомкнутого строя не хватало места и одной роте. Укрытий на плато было мало, слишком мало для находящихся на нем войск, и огонь артиллерии – особенно станковых пулеметов «максим» – скоро стал наносить большие потери. Естественно было бы подумать о том, чтобы сосредоточить людей под прикрытием края плато, но, проявляя свое тактическое искусство, передовая линия буров из Хейделбергского и Каролинского коммандо, во главе с Принслоо, вела себя настолько активно, что британцы не могли ослабить фронт. Их стрелки подползали кругом, так что огонь фактически велся с трех самостоятельных точек – справа, по центру и слева – и их пули прочесывали каждый уголок позиции. В самом начале боя погиб доблестный Вудгейт и многие его ланкаширцы. Остальные насколько возможно рассредоточились и держались, время от времени стреляя, когда замечали взмах винтовочного ствола или мелькнувшую широкополую шляпу.
С утра до полудня артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь поливал Коп непрерывным дождем. Британским орудиям на равнине под холмом не удалось установить месторасположение противника, и буры обрушили свой огонь на нашу незащищенную пехоту. Вины за это на артиллеристах нет, потому что холм закрывал бурскую артиллерию, состоящую из пяти тяжелых орудий и двух станковых пулеметов «максим».
После гибели Вудгейта ответственным за оборону холма, по предложению Буллера, был назначен Торникрофт, имевший репутацию стойкого бойца. Днем Торникрофта усилили бригадой Коука и Мидлсексским, Дорсетским и Сомерсетским полками вместе с Имперским полком легкой пехоты. Присоединение этих войск к защитникам плато скорее вело к удлинению списка потерь, чем к увеличению мощи обороны. Еще три тысячи винтовок никак не могли остановить огонь невидимой пушки, а именно она являлась основной причиной потерь: к тому же плато теперь было так переполнено войсками, что снаряд просто не мог промахнуться. Не было как укрытия, так и пространства, чтобы растянуться. Особенно сильное давление оказывалось на неглубокие окопы передней линии, которые буры покинули, и теперь удерживали ланкаширские фузилеры. Их простреливали продольным огнем и пушка, и бурская пехота, так что убитых и раненых стало больше, чем здоровых. Неприятель был так близко, что, по крайней мере, один раз, бур и британец оказались с разных сторон одного и того же камня. Однажды горстка измученных до предела людей поднялась на ноги в знак того, что с них уже довольно, но Торникрофт, человек могучего телосложения, бросился вперед на приближающихся буров. «Можете идти ко всем чертям! – завопил он. – Я здесь командую, а я не разрешаю сдаваться. Продолжайте свой огонь». Невозможно преувеличить мужество людей Луиса Боты в этом бою. Снова и снова они шли на британский огневой рубеж, открываясь с безрассудством, которого, исключая большой штурм Ледисмита, мы не привыкли видеть с их стороны. Около двух часов дня они стремительным натиском взяли один окоп, занятый фузилерами, и оставшиеся в живых из двух рот попали в плен, однако позже буров снова оттуда выбили. Изолированную часть Южного ланкаширского полка призвали сдаться. «Когда я сдамся, – крикнул Нолан, – это уже будет только мое мертвое тело!» Час за часом непрерывных разрывов снарядов среди камней, стонов и криков солдат от самых страшных ран сильно ослабили войска. Находившиеся внизу очевидцы видели, как по семь снарядов в минуту падало на переполненное плато, поражались стойкости, с которой верные своему долгу солдаты обороняли свои позиции. Их ранило, ранило, и снова ранило, а они все равно продолжали сражаться. Со времен Инкермана у нас не было такой ожесточенной солдатской битвы. Офицеры были великолепны. Капитан Мидлсексского полка Мюриэл, когда подавал сигарету раненому солдату, получил ранение в щеку, продолжил командовать своей ротой, и новая пуля попала ему в голову. Скотта Монкриффа из того же полка вывела из строя только четвертая попавшая в него пуля. Офицер Торникрофта Гренфелл, получив первую пулю, воскликнул: «Все в порядке. Просто задело». После второго ранения он сказал: «Я вполне могу продолжить дело». Третья пуля сразила его наповал. Росса из Ланкастерского полка, который с ранением уполз от санитаров, нашли на самой дальней высоте. Молодой Меррей из шотландских стрелков, истекая кровью от пяти ран, остался со своими солдатами. И солдаты были достойны своих офицеров. «Не отступать! Не отступать!» – кричали они, когда кого-то оттесняли с передней линии. Во всех полках встречались люди, проявлявшие слабость, и немало солдат ползли вниз по склонам, вместо того чтобы на вершине смотреть в лицо смерти, но в целом британские войска еще никогда так стойко не преодолевали столь сурового испытания, как на том роковом холме.
Позиция была плохой, и никакие усилия офицеров и солдат не могли этого изменить. Они стояли перед жестокой дилеммой. Если отойти в укрытие, бурская пехота возьмет позицию. Если держать эту землю, смертоносный артиллерийский огонь неизбежно продолжится, а у них нет возможностей на него ответить. Ниже, на Ган-Хилле, перед рубежом буров, мы имели не менее пяти батарей (78-ю, 7-ю, 73-ю, 63-ю и 61-ю батарея гаубиц), но между ними и бурскими орудиями, обстреливающими Спион-Коп, находилась гряда, и эта гряда была мощно укреплена траншеями. Корабельные пушки с отдаленной Маунт-Элис делали, что могли, однако расстояние было слишком велико, а позиция бурских орудий неясной. Артиллерия при таком расположении не могла защитить пехоту от бичевания, которое она претерпевала. Спорным остается вопрос, нельзя ли было доставить британские орудия на вершину? Мистер Уинстон Черчилль, который за время войны не раз продемонстрировал способность к здравым суждениям, утверждает, что сделать это было возможно. Не пытаясь опровергать того, кто лично присутствовал на месте, позволю себе отметить, что существуют веские доказательства того, что для этой операции требовались подрывные работы и другие меры, на которые не было времени. Капитан 78-й батареи полевой артиллерии Хэнвел в день сражения имел огромные трудности, поднимая на вершину при помощи четырех лошадей легкий «максим», и, по его мнению, а также мнению других офицеров артиллерии, дело было невозможно, пока не будет подготовлен путь. Когда опустилась ночь, полковника Сима с отрядом саперов отправили расчистить дорогу и подготовить на вершине две огневых позиции, но при подъеме они встретились с отступающей пехотой.
Весь день на холм отправляли пополнение, пока в бой не были брошены две полных бригады. С другой стороны гряды Литтлтон двинул шотландских стрелков, которые добрались до вершины и внесли свою долю в бойню. Когда сгустился сумрак ночи и вспышки разрывающихся снарядов стали еще страшнее, солдаты растянулись на каменистой земле, изнуренные и томимые жаждой. Они безнадежно перемешались, исключая Дорсетский полк, чья сплоченность, по всей вероятности, объясняется более высокой дисциплинированностью, более защищенным расположением или тем, что их форма несколько отличалась по цвету от формы остальных полков. Двенадцать часов таких ужасных переживаний оказали на многих солдат сильное воздействие. Некоторые оцепенели и были не способны отдавать отчет в происходящем. Другие бессвязно разговаривали, словно пьяные. Кто-то лежал, объятый неодолимым сном. Большинство проявляли стойкость и терпение, страшно страдая от жажды, которая подавляла все остальные чувства.
До того, как опустился вечер, третий батальон полка Королевских стрелков из бригады Литтлтона предпринял в высшей степени смелую и успешную попытку облегчить давление на своих товарищей, находящихся на Спион-Копе. Чтобы отвлечь от них часть бурского огня, батальон поднялся с северной стороны и взял приступом холмы, представлявшие собой продолжение той же самой гряды. Предполагалось, что операция будет не более чем мощной ложной атакой, однако стрелки настойчиво шли вперед, пока, запыхавшиеся, но победоносные, не оказались на самой вершине позиции, отметив дорогу, по которой прошли, примерно сотней убитых и умирающих. Продвинувшись гораздо дальше, чем требовалось, они получили приказ возвращаться; и именно в тот момент, когда Бьюкенен Ридделл, их отважный полковник, поднялся, чтобы прочитать послание Литтлтона, бурская пуля попала ему в голову. Он стал еще одним из тех доблестных командиров, которые погибли так же, как жили – во главе своих полков. Чисхольм, Дик-Канингэм, Даунмэн, Уилфорд, Ганнинг, Шерстон, Теккерей, Ситвел, Маккарти О'Лири, Эрли – они вели своих солдат к вратам смерти и сами вошли в эти врата. Это была великолепная операция 3-го полка Королевских стрелков. «Неплохая перестрелка, неплохое восхождение, неплохой бой», – сказал их бригадный генерал. Совершенно очевидно, что, если бы Литтлтон не бросил в бой два своих полка, давление на вершину Спион-Копа могло бы стать невыносимым, как очевидно, что, если бы он только не оставил позицию, которую завоевали Королевские стрелки, буры никогда бы снова не заняли Спион-Коп.
И теперь, под покровом ночи, и под снарядами, густо падающими на плато, измученному Торникрофту предстояло принять решение, следует ли ему держаться еще один такой день или сейчас, используя темноту, отвести свои измотанные войска. Если бы он мог видеть, как подавлены буры, и уже подготовились к отходу, то остался бы на своей позиции. Однако это было от него скрыто, а ужас собственных потерь был слишком очевиден. Сорок процентов его солдат погибло. Тринадцать сотен мертвых и умирающих – мрачное зрелище и на широком поле боя, но когда это количество находится на ограниченном пространстве, где с одного большого камня можно видеть все разорванные и разбросанные тела, а стоны раненых сливаются в ужасный гул, то лишь поистине железный человек может противостоять такому свидетельству беды. В более суровые времена Веллингтон был способен обозревать четыре тысячи тел, лежащих в узких границах бреши города Бадахос, но его твердость поддерживало сознание, что цель, за которую они отдали свои жизни, достигнута. Если бы задача не была завершена, неизвестно, не отступила ли от ее завершения даже такая стойкая душа. Торникрофт увидел ужасающие потери одного дня и отказался от мысли повторить его. «Лучше шесть батальонов в сохранности внизу, чем никого наверху утром», – сказал он, и отдал приказ отходить. Человек, который встретил войска во время спуска, рассказывал мне, насколько далеки они были от беспорядочного бегства. В смешанном строю, но спокойно и надлежащим образом длинная тонкая шеренга с трудом шла сквозь темноту. Спекшиеся губы солдат не хотели внятно произносить, но невольно шептали: «Воды! Где здесь вода?» У подножия холма они снова построились по полкам и походным порядком двинулись обратно в лагерь. Утром залитая кровью вершина с грудами убитых и раненых, была в руках Боты и его людей, чье бесстрашие и упорство заслужили победу, которая им досталась. Теперь нет сомнений, что в 3 часа утра Бота, зная, что королевские стрелки взяли позицию Бюргера, считал дело безнадежным, и никто не был удивлен больше него, когда выяснилось (из доклада двух разведчиков), что к нему пришла победа, а не поражение.
Как же нам оценить эту операцию, за исключением того, что это был смелый шаг, смело осуществленный и не менее смело встреченный? В течение войны результаты артиллерийского огня с обеих сторон были разочаровывающими, но на Спион-Копе, вне всякого сомнения, именно пушки принесли бурам победу. Дома испытывали настолько горькое разочарование, что появилась тенденция довольно резко порицать сражение, однако теперь трудно, учитывая имеющиеся факты, сказать, чего не сделали, что могло бы изменить результат. Если бы Торникрофт знал все, что теперь известно нам, он бы не ушел с холма. Прежде всего, представляется необъяснимым, как столь важное решение, от которого зависела вся операция, можно было полностью возложить на одного человека, простого подполковника. «Где же командиры?» – крикнул один фузилер, и историку остается только присоединиться к его вопросу. Генерал Уоррен находился у подножия холма. Если бы он поднялся и решил, что там следует закрепиться, он мог бы отправить вниз утомленные войска, доставить наверх небольшое количество свежих сил, приказать инженерам углубить окопы, постараться поднять воду и орудия. Именно командующий дивизией должен был взять в свои руки бразды правления в такой решающий момент и дать отдых усталому человеку, который целый день ожесточенно сражался.
Последующее обнародование официальных донесений мало добавило к нашему знанию, разве что проявило недостаток согласия между Буллером и Уорреном и показало, что Буллер в течение операции потерял всякую веру в своего подчиненного. В этих докладах генерал Буллер высказывает мнение, что, если бы Уоррен действовал более энергично, обходной маневр слева стал бы относительно легким делом. В этом, пожалуй, с ним согласится большинство военных специалистов. Он, однако, добавляет: «19 января мне следовало принять командование на себя. Я видел, что дела идут плохо, – несомненно, это было очевидно всем. Я виню себя за то, что не поступил так. Не сделал же я этого потому, что в таком случае дискредитировал бы генерала Уоррена перед войсками, а, если бы я погиб, ему пришлось бы отходить за Тугелу, что при потере доверия к командиру могло привести к очень серьезным последствиям. Оставляю на суд высших инстанций решать, насколько веским является мой аргумент». Не требуется инстанции более высокой, чем здравый смысл, чтобы сказать, что сей аргумент совершенно неубедителен. Никакие возможные последствия не могли перевесить вероятность того, что операция закончится неудачей и Ледисмит не получит помощи, а такой поворот событий в любом случае неизбежно дискредитирует Уоррена в глазах его солдат. Кроме того, репутация подчиненного не страдает, когда начальник заменяет его во главе решающей операции. Тем не менее, эти личные противоречия можно положить под сукно, и вообще не доставать их оттуда.
Вследствие того, что четыре тысячи солдат толпились на пространстве, которое могло предоставить укрытие лишь пяти сотням, потери в этом бою были огромными – не менее тысячи пятисот человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, при чрезвычайно высокой доле убитых (из-за артиллерийского огня). Больше всех поредел Ланкаширский фузилерский полк, а их полковник Бломфилд получил ранение и попал в руки неприятеля. Королевский ланкастерский полк тоже понес тяжелые потери. Из 180 человек Торникрофта из строя выбыло 80. Имперский полк легкой пехоты, необстрелянный корпус эмигрантов Ранда, для которых этот бой стал боевым крещением, потерял 130 человек. Среди офицеров потери особенно значительны – 60 убитых и раненых. Бурские списки называют примерно 50 убитых и 150 раненых, что, скорее всего, недалеко от истины. Без артиллерийского огня потери британцев, вероятно, тоже не превысили бы этих цифр.