Ангулем
Шрифт:
Мама называлась по-разному: «Розовый бутончик», «Гвоздик для моего сердца» и (уже в самом конце) «Снежная королева». Мама – человек взрослый; она смогла исчезнуть без следа, если не считать следом почтовые открытки, которые все еще приходят каждое Рождество со штемпелем Кей Ларго, но Маленький Мистер Поцелуйкины Губки волей-неволей просто пригвожден к этой нью-сентиментальности. Правда, уже в семилетнем возрасте у него хватило настойчивости добиться, чтобы вне дома его называли Билл (или, как говаривал папа, просто скромным именем Билл). Но оказались несогласными те, кто работал на Рыночной площади, папины помощники, школьные приятели, да и каждый, кто хоть раз слышал это его длинное имя. И вот год назад, когда ему стукнуло десять и пришло умение мыслить разумно, он установил
Тем временем нью-сентиментальность имела огромный успех в национальном масштабе, она просто захлестнула страну. «СИРОТЫ», продюсером которых, а иногда и сценаристом, выступал папа, добились наивысшего рейтинга вечеров по четвергам и не уступали позиций последние два года. Уже проводилась капитальная работа по организации их показа в дневные часы. Целый час каждого дня жизни каждого вот-вот должен был стать значительно более сладким, в результате чего у папы появится шанс сделаться миллионером, а может быть, и больше. Вообще-то Билл с презрением относился к тому, чего касались деньги, потому что они только все портят, но в определенных случаях деньги – вещь неплохая. Все это уварилось у Билла в голове, до простейшего вывода (он это хорошо знал и прежде): папа – неизбежное зло.
Вот почему каждый вечер, когда папа, подобно жужжащей мухе, влетал в их номер-люкс и кричал: «Где мой Маленький Мистер Поцелуйкины Губки», он неизменно слышал в ответ: «Здесь, папа!». Вишенкой на этом сливочном мороженом был смачный мокрый поцелуй, а потом второй – их новому «Розовому бутончику», Джимми Нессу (который уже пьян и, по всей вероятности, не собирается останавливаться на достигнутом). Они сядут втроем за милый семейный обед, приготовленный Джимми Нессом, и папа расскажет что-нибудь веселое и хорошее из случившегося в этот день на Си-Би-Эс, а Маленький Мистер Поцелуйкины Губки должен будет поведать о ярких, прекрасных событиях своего дня. Джимми станет дуться. Потом папа и Джимми куда-нибудь уйдут или исчезнут в личных Болотистых штатах секса, а Маленький Мистер Поцелуйкины Губки такой же, как папа, жужжащей мухой вылетит в коридор (папа понимает, что это лучше, чем часами пребывать в подавленном настроении) и через какие-то полчаса окажется у статуи Верраццано с шестью другими александрийцами или пятью, если у Силесты урок, продолжая продумывать план убийства жертвы, на которой все они наконец остановились.
Ни одному не удалось узнать его имя. Поэтому они назвали его Аленой Ивановной в честь старухи процентщицы, которую Раскольников зарубил топором.
Спектр возможных жертв широким никогда не был. Располагающие финансами типы ходят по этому району только с кредитными картами, как этот Лоуэн, Ричард У., тогда как все скопище пенсионеров, заполняющее скамейки, еще менее соблазнительно. Как объяснила мисс Коуплард, наша экономика феодализируется, поэтому наличным деньгам уготованы роли страуса, осьминога и мокасинового цветка.
Первая леди, которую они взяли на заметку, была обеспокоена судьбой таких же вымирающих, как все эти, но особенно чаек. Ее звали мисс Краузе, если имя в нижней части рукописного плаката (ДОВОЛЬНО НАСМЕХАТЬСЯ над невинными! и т.д.) не принадлежало кому-то другому. Почему, если это действительно мисс Краузе, она носит старомодный перстень и обручальное кольцо, свидетельствующее, что она – миссис? Но самая важная проблема, которую им не решить, вот в чем: настоящий ли бриллиант?
Возможная жертва номер два – в традициях настоящих сирот после бури, сестер Гиш. Привлекательная полупрофессионалка, которая день-деньской бездельничает, прикидываясь слепой, и распевает серенады скамейкам. Пафос ее голоса мог бы быть действительно глубоким, если бы над ним немножко поработать; репертуар – архаичный; да и в целом она создавала прекрасное впечатление, особенно когда дождь добавлял к ее облику чуточку чего-то своего. Однако Снайлз (которой было поручено изучить это дело) была уверена, что под лохмотьями у той спрятан пистолет.
Третья жертва – без преувеличения, поэтическая – просто концессионер, торговавший позади гигантского орла «Радостью» и «Селенамоном». Он здесь с коммерческими целями. Должно быть, он – лицензированный веймарец, но, хотя с веймарцами это дело вполне возможно, они нравятся Ампаро.
– Ты просто погрязла в романтике, – сказал ей Маленький Мистер Поцелуйкины Губки. – Назови хоть один стоящий мотив.
– Его глаза, – ответила она. – Они янтарные. Они будут нас преследовать.
Они уютно устроились в одной из глубоких амбразур каменной кладки Замка Клинтона. Головка Ампаро уперлась ему в подмышку, его пальцы плавно скользят по ее грудям, влажным от лосьона (самое начало лета). Тишина, дуновение теплого ветерка, солнечный свет на воде; все такое невыразимое, будто невозможно прозрачная вуаль пролегла между ними и осмыслением чего-то (всего этого) действительно очень значительного. Потому что им кажется, что именно их собственная невинность виновата в этой, подобной смогу, атмосфере в их душах, от которой им больше чем хочется избавиться в подобные моменты, когда они прикасаются друг к другу, когда они так близки.
– Почему тогда не грязный старик? – спросила она, имея в виду Алену.
– Потому что он – действительно грязный старик.
– Это не довод. Он наверняка собирает не меньше денег, чем эта певица.
– Я не это имею в виду.
То, что он имеет в виду, определить не просто. Все идет к тому, что убить его слишком легко. Будь он героем телесериала и появись в первые минуты передачи, ни у кого не возникло бы сомнения, что ко второму коммерческому ролику он будет уничтожен. Ему ли – дерзкому поселенцу, непреклонному старшине разведотряда, прекрасному знатоку алголов и фортранов – не уметь читать в тайниках собственного сердца. Да, он – сенатор из Южной Каролины со своим собственным тавро прямодушия, но тем не менее он – расист. Убийство такого сорта уж слишком похоже на то, чем богаты папины сценарии, чтобы претендовать на признание за ним проявления бунта. Но то, что он сказал вслух, по сути своей было непростительной ошибкой.
– Он не заслужил этого. Мы должны сделать это в интересах общества. И не требуй от меня мотивов.
– Где уж мне понять, но знаешь, о чем я подумала, Маленький Мистер Поцелуйкины Губки? – Она оттолкнула его руку.
– Ты подумала, что я струсил.
– Возможно, ты и должен был струсить.
– А ты, возможно, должна заткнуться и отстать от меня. Я сказал, что мы обязаны это сделать. И мы это сделаем.
– Значит, его?
– Ладно. Но черт побери, Ампаро, нам надо придумать, как называть этого ублюдка, лишь бы не «грязным стариком»!
Она выбралась из его подмышки и чмокнула в щеку. Оба поблескивали сплошь покрывшими их бусинками пота. Пора цветения замерцала вдохновением первой ночи. Они так долго ждали. И вот, занавес наконец поднимается.
М-день (День мобилизации) был назначен на первый уик-энд июля, на Дни праздника Независимости. У компьютерных игр появится время заняться собственными делами (они могли «поисповедоваться», «помечтать» или «поблевать»), потому что Баттери-парк будет пуст как никогда.
Между тем у них все острее вставала проблема, с которой сталкивается любой подросток во время летних каникул, – как убить время.
Есть книги, есть Шекспировские марионетки, если тебе охота поторчать в длинной очереди; всегда к твоим услугам телек, а когда больше не сидится, в Центральном парке достаточно маршрутов для скачек с препятствиями, однако плотность их участников не бывает ниже, чем в стаде мигрирующих леммингов. Баттери-парк, который не ставит себе целью удовлетворять чьи-то нужды, редко так переполнен. Если бы сюда наведывалось побольше александрийцев и у них появилось бы желание побороться за жизненное пространство, можно было бы погонять мяч. Ладно, следующим летом…