Анхен и Мари. Прима-балерина
Шрифт:
Сын посмотрел на неё, округлив глаза.
– Я про имение, – разъяснила, наконец, матушка. – Оно принадлежало мне по праву наследия. И батюшка Ваш не мог его проиграть. Вы должны подать прошение в суд. Мы должны вернуть наши земли обратно.
– Как же я сделаю сие? – спросил ошарашенный сын.
– Я интересовалась сим вопросом у сведущих людей. Сие возможно, – сказала матушка с таким нажимом, будто всё уже решено.
– Я не слышал, –
– Ещё в 1753 году императрица Елизавета Петровна подписала указ, даровавший замужним женщинам контроль над имуществом. Стало быть, Филарет, упокой Господь его душу, не в праве был ставить имение на кон. Ясно? – строго спросила она, как будто это сын, а не муж проиграл её состояние.
– Ну, не знаю, матушка…, – начал было Иван Филаретович.
– Тут и знать нечего. Отвоюем землю, я в имении фабрику открою – как дед мой раньше делал, а батюшка твой разорил потом. И заживём лучше прежнего.
Господин Самолётов встал.
– И переедем в деревню?! – спросил он в ужасе.
– Вы, ежели не хотите, можете в городе оставаться. Коли по нраву Вам, служите в полиции, дело Ваше. А сестре Вашей каково? – грозно спросила мать.
– Да, я совсем забыл. Сестрице ведь доктора прописали свежий воздух. Как я мог запамятовать? – устыдился Иван Филаретович.
Он сел обратно на стул.
– Да, дело даже не в службе полиции. Дело в другом, – сказал Иван Филаретович, понижая голос.
– В чём же? – спросила матушка.
– Я влюблён, – тихо ответил сын.
– Ты… что? – переспросила матушка.
– Я влюблён, – повторил он чуть громче.
– Что ты там шепчешь, не пойму?
– Влюблён, как мальчишка! По самую макушку влюбился, сил нет, – закричал Иван Филаретович, краснея.
– Зачем так кричать, в толк не возьму, – спокойно сказала матушка. – В кого влюблён-то?
Господин Самолётов тоже успокоился.
– В коллегу. Я Вам уже про неё сказывал. Художница наша. Анна Николаевна Ростоцкая. Знаете, она какая? Она… она… Она – для меня самая настоящая загадка. С ней… с ней… С ней никогда не знаешь, что будет дальше.
– Девица свободна? – задала практичный вопрос матушка.
– Не замужем, это точно, – закивал Иван Филаретович.
Матушка встала, подошла к сыну, словно королева к странствующему рыцарю. Иван Филаретович, почувствовав торжественность момента, тоже хотел встать. Однако матушка положила руку ему на плечо, словно меч.
– Коли любите, женитесь, Иван Филаретович! В чём затруднение, сын мой? – спросила она.
– Вы меня благословляете, матушка?
– Это ещё рано. Имение матушке верните и женитесь себе с миром.
Рыба гниёт с главного балетмейстера
Наутро Анхен, пожелав, чтобы девочки в гимназии, где Мари преподавала чистописание, не шалили, распрощалась с сестрой и отправилась на службу в Управление полиции. Шла по Гороховой улице под крики мальчишек, продающих утренние газеты, оглядывалась на извозчиков, цыкающих на запряжённых лошадей, смотрела на проезжающие служебные экипажи чиновников, на рабочий люд – праздная публика ещё почивать изволила. Анхен выдохнула, улыбаясь. Петербург прекрасен, что ни говори! А какое движение на мостовых – опасно переходить дорогу.
– Опять опаздываем, Анна Николаевна, – хмуро заметил господин Громыкин, не взглянув на неё. – Опять.
Когда художница вошла в просторную комнату с полосатыми обоими, то господин Самолётов и другие служащие уже сидели за своими столами, расставленными вдоль стен, друг против друга. Начальник же восседал за огромным столом, рассматривая бумаги. В вытянутом арочном окне за его спиной гудела улица.
– Прошу меня простить, – совсем не извиняющимся тоном, а даже несколько с вызовом ответила Анхен.
Она прошла к себе – её стол находился рядом с балясником красного дерева, делящим комнату на кабинетную часть и допросную. В допросной никого не было, да и в кабинетной части стояла тишина, как при покойнике.
– А ни изволите ли мне показать вчерашние зарисовки? Очень они пригодятся сейчас, – попросил господин Самолётов так, чтобы все слышали, подходя к ней.
Сам же примостился к баляснику и зашептал, будто по делу.
– Совсем беда у нас. Господин Громыкин вернулся от господина Орловского мрачнее тучи. Получил от вояки по первое число.
– За что?! Дело ведь раскрыто и закрыто, – удивилась Анхен.
– А вот и нет, – торжествующе сообщил делопроизводитель. – Господин Орловский орал так, что на нашем этаже слышно было.
"Кто виноват? Где подозреваемый? Как всё произошло? В императорском театре двойное убийство, а Вы замять хотите?!" – передразнил шефа полиции Иван Филаретович.
Получалось у него довольно похоже. Дело в том, что господин Орловский, хоть из потомственных дворян, но долго служил в армии и нрава был крутого – в выражениях не стеснялся.
– Если кратко и опустить ругательства, то он грозился нашему начальнику скорой расправой, ежели дознаватель не оформит всё без сучка, без задоринки.
Господин Самолётов совсем понизил голос.
– Мне приятель сказывал – секретарь Орловского, ну, Вы знаете его, что оттуда интересовались, – сказал он, указывая перстом наверх.
Делопроизводитель таинственно закивал.
– Ах, вон оно что, – выдохнула госпожа Ростоцкая, рассматривая господина Громыкина.
Тот сидел, сгорбившись, с багрово-красным лицом. Однако через минуту начальник сыскного отдела снял с носа пенсне, положил его в нагрудный карман пиджака, встал и вышел из-за стола.