Аниськин и шантажист
Шрифт:
В стороне скромно топтались Пензяк и Пелагея. Костя тихонько пихнул брата в бок локтем и указал на них взглядом.
– Идем подойдем, – предложил он, – а то сами они стесняются.
Лица стариков просветлели, едва только братья направились к ним в сторону.
– Ну, – строго спросил Кирилл, – кто это из вас говорил, что лицо у меня дурное и глазки злобные?
– Да мы… да это… – начал Пензяк.
– Не по злобе мы, – продолжила Крестная Бабка, – просто краше Костеньки нашего, для нас нет, а ты
– Как же вы так, бабушка Пелагея? – поинтересовался Костя, – всегда помогали следствию, а тут мешать взялись? Волосы у Кирилла дергали, колдовали с Пензяком на пару?
– Как это мешали? – возмутился Пензяк, – это поначалу да, ошибочка вышла. А вот скажите мне, темному, нашли бы вы без меня своего учителя? Уголовника этого? Козлика своего пропащего? Рыбьего Глаза? Ведь стоило Пелагее отваром для возвращения потери напоить, все потерянное и нашлось!
– Бабушка Пелагея! Что он такое говорит?
– Было дело, Костенька, было. Помнишь, приходил ты ко мне последний раз с дискетой разбираться? Вот тогда и подсунула я тебе пензяковский отвар заместо чая.
– Помню! – обрадовался Костик, – мне тогда еще ваш чай
не понравился.
– Не понравился? – почесал в затылке Пензяк, – может, положить чего забыл?
– Продайте-ка мне рецепт этого чая! – проникновенно попросил Кирилл, – попрошу министра юстиции вместо компота в столовых для сыщиков выдавать!
– Да чего там, продать, – махнул рукой Пензяк, – рецепт-то простой. Пойдем Я тебе на ушко нашепчу, а то как бы Костика не затошнило. Он-то его пил…
Поезд должен был стоять три минуты, как на всех маленьких полустанках. Он подошел, и провожающие но-пасаранцы деликатно отошли, чтобы дать проститься братьям. Гарем «Улыбка» в полном составе совершенно бестактно висел на Викторе Августиновиче.
Кирилл внимательно оглядел небольшую толпу, почесал переносицу и, тщательно подбирая каждое слово, сказал:
– Видишь ли какое дело, брат. Наверное, я поступил не совсем честно по отношению к тебе, но по другому я не мог. Я до последнего надеялся, что что-то изменится, но она не пришла даже проводить, а это говорит о многом.
– Ты о чем? – не хотел понимать его Костик.
– Я давно это понял. Понять-то понял, а остановиться не успел. Думал, что я сильный, гордый мачо, а эта простушка вообще не в моем вкусе. Интересно, до чего же судьба иногда больно дает своим зарвавшимся детям по носу! И что в ней такое? Симпатичная. Добрая. Да одна она такая, что ли? Будто симпатичных и добрых мало. А вот тянет. Тянет так, что аж больно. Будто зацепила рыболовным крючком за сердце, прямо по живому и держит, не пускает. Ты прости. Я не думал, что так сильно зацепит. Я не буду тебе мешать. Ты первый ее увидел, первый полюбил. Да и она, кажется, любит тебя.
– Любит? – поднял глаза Костик.
Он до сих пор не мог понять, как брат смог догадаться о его чувстве. Ведь слова не было между ними сказано, намека не кинуто, взгляда не брошено, а ведь гляди ты: догадался. Говорят же, что между двойняшками существует телепатическая связь! Но когда он успел полюбить Василису? Откуда он взял, что и Василиса его лю… Даже выговорить страшно.
– Ты меня прости, но я с ней говорил, – понял его немой вопрос брат, – не могу уехать, не расставив все точки над i.
– И она сама тебе сказала, что…
– Да. Она сказала, что давно любит другого. А кто этот другой – весь Но-Пасаран знает.
– Уже все знают? Но откуда?
– Деревня! – усмехнулся Кирилл.– Эх, брат… Если бы это не был ты, все бы сделал, в доску бы разбился, но ее увел бы. Другой такой нет и не будет.
Костик с удивлением смотрел на Кирилла. И это он, его стойкий, ироничный братец? Крепко же задела его Василиса. Если бы только знал Костик, что Кирилл имеет в виду Калерию. Если бы догадывался Кирилл, что Костик любит Василису… Если бы хоть кто-нибудь в Но-Пасаране предполагал, что Калерия вздыхает по американскому фермеру Дейвиду, как две капли воды похожему на ее любимого артиста Кевина Сорбо!
Эпилог
Раньше Калерия не любила бывать в областном центре. Шумно, людно, холодно. Все люди сливаются в одну серую массу, как мураши в муравейнике. Пробегают мимо, как тени, не разглядишь. А Калерия любила не только разглядывать людей, но и думать о них, рисовать картинки их жизни, сочинять любовные драмы.
С недавних же пор в город ездила она часто. Больше по делам: ФАПовским и своим. Например, перевязочный материал в городе был дешевле, зачем же покупать его в районе, если можно сэкономить? Билеты на автобус же она покупает за свой счет.
Быстро выполнив мелкие поручения и расправившись с делами, она добежала до городского интернет-кафе.
– Здравствуй, Дейвид.
– Здравствуй, любовь моя.
– У нас уже пахнет весной, Дейв. А я по тебе скучаю.
– В Техассе весна не пахнет. Как пахнет весна в России, Калерия?
– Это надо чувствовать, Дейв.
– Я думаю, это возможно. Отец уже оформляет документы на поездку в Росиию. На этот раз я еду с ним. Я увижу тебя, любовь моя.
Что-то случилось с монитором. Буквы на экране расплылись, вытянулись, стали похожи больше на неопределенные кляксы, чем на буквы. Да и все окружающее словно отразилось в кривом зеркале. Калерия потерла пальцами виски, смахнула слезы и коротко ответила:
– Я буду ждать. Я буду ждать столько, сколько надо, Дейвид.