Аниськин и снежный человек
Шрифт:
Он ни под каким предлогом не хотел оставаться наедине с этой престарелой Грацией.
– Ладно. Только пусть потом ее мамаша не жалуется. Я расскажу вам такое, что пуританские нравы этого болота взорвутся в негодовании и захлестнут сами себя своими ядовитыми внутренностями. Слушайте же.
Комаров ждал, что Ариадна Федоровна начнет в который раз рассказывать о ночи любви, проведенной с дальнобойщиком, но она даже и не вспомнила о нем. То, что она рассказала, было еще большим бредом, чем существование Жировика-Лизуна в «Геркулесе».
Савская, постоянно закатывая глаза
– Верите ли вы в сказки, мальчик мой? Не верите… Я так и предполагала. А зря. Всегда надо верить в сказку. Даже когда вам уже тридцать, вы утратили былую легкость, и только каждый второй, а не каждый первый, как раньше, оборачивается вам вслед. О чем мечтаете вы, мужчины? Я часто задумывалась над этим вопросом и даже не могла предполагать, что многие из вас мечтают о любви прекрасной дамы, может быть, даже такой, как я… Ей Богу, даже обидно, каждый бесчувственный мужлан знает о том, что я всегда хотела ускакать на белом коне с толстым, наивным, щедрым и немного простоватым новым русским. И знаете, мальчик мой, это сбылось. Ну и что, что тот, кто похитил меня и совершил во имя меня страшное преступление совсем не такой, какого я ждала? Он лучше. Он гораздо лучше, романтичнее и сказочнее.
Со слов «совершил во имя меня страшное преступление» Комаров стал слушать внимательнее. После двенадцати-тринадцати минут пространных рассуждений на тему страстной любви и перста судьбы, Савская приступила к тому, что действительно было важно для Костика.
Ариадна Федоровна рассказала, что в ночь, когда она подарила свою любовь и страсть Жеке, ее с самого утра преследовали странные и пугающие ощущения. Во-первых, бараний череп несколько раз падал с привязи и пугал неробкого десятка Мальвину, во-вторых, в зарослях малины самой Савской мерещились чьи-то пылающие страстью глаза, в-третьих, под ковриком сама собой нашлась пуговица, которую она потеряла еще в прошлом году на огороде.
Как женщина суеверная и впечатлительная, Савская решила в эту ночь во что бы то ни стало не оставаться дома одна, она выпила для храбрости и пошла на стоянку дальнобойщиков, в надежде подцепить там пару надежных мускулистых мужских плеч. И это ей, как уже было известно Костику, удалось. Ошалев от невиданной удачи, Ариадна Федоровна уже решила было, что это и есть судьба, и слабохарактерный дальнобойщик умчит ее в неведомые дали на своем мощном серебристом мустанге. Но не тут то было.
Простому дорожному счастью не дано было сбыться. И не дало ему сбыться простое и совсем заурядное чудовище, появившееся неведомо откуда. Чудовище легко и непринужденно придушило онемевшего от возмущения Жеку, а потом, пуская тягучие желтые слюни, протянуло свои лапищи с длинными, висячими ногтями, к Савской…
Очнулась она уже в логове зверя. Не будем приводить подробное описание интерьера логова. Логово – как логово, все логова похожи друг на друга, как двухкомнатные квартиры в хрущевках. Главное то, что произошло с Ариадной Федоровной дальше. А дальше все напоминало русскую народную сказку «Маша и Медведь», за тем отступлением, что чудовище было, все-таки, не медведем, а чем-то более человекообразным, а Савская была не девочкой, а чем-то более совершеннолетним, поэтому ей приходилось не только сервировать своему похитителю стол, но и оказывать более деликатные услуги.
Костиным принципом было не прерывать подследственных, если их, что называется, «прорывало». Виктор Августинович учил, что в таких безудержных монологах частенько проскальзывает та частица истины, которая и ставит ведение следствия в нужную колею. Но те подробности, которые живенько и жадно излагала Савская, заставляли его не просто краснеть, а практически бордоветь. Даже Маринка иногда застывала с поднятой в руке авторучкой и с жадным блеском в глазах забывала о своих прямых обязанностях.
В такие моменты Косте приходилось строго смотреть на нее, и взгляд его приводил Маринку в большее смятение, чем откровенность Савской.
Тем временем Ариадна Федоровна дошла до эпизода своего бегства от похитителя. И странно: о своем решении бежать она сообщила с явным сожалением, будто не силой взял ее в свое логово лесной зверь, будто не под страхом смерти заставлял подметать углы и закапывать в лесу мусор.
Бегство ее тоже немного отличалось от классического бегства Маши от Медведя. Если кто помнит, то сказочная Маша надула доверчивого Мишу, попросив его о мелкой курьерской услуге. Наша же Маша-Ариадна, по ее словам, так замучила своего господина в одну из прохладных летних ночей, что тот чисто по-мужски уснул богатырским сном.
Савская, знакомая с мужской неромантичностью, рассчитала, что он проспит до обеда, неторопясь собрала пожитки, состоящие главным образом из лесных сувениров, плотно позавтракала и покинула гостеприимное логово.
– Как же вы выбрались из леса? – ничуть не веря во весь этот бред, спросил Костя.
– Деточка моя, Мальвиночка выручила, – не задумывавшись нашлась Савская. – Только вышла я из чащобы, она – тут как тут, голубенькая вся, светится в темноте.
– Как это светится? Как собака Баскервилей, что ли?
– Что вы, Костенька, та светилась от фосфора, знаем, Тургенева читаем, а моя светилась божественным светом избавления от сексуального рабства.
Не удержавшись, в углу прыснула Маринка.
– А это еще кто? – словно только сейчас заметила ее
Ариадна Федоровна, – почему меня не предупредили, что на допросе будет присутствовать третье лицо? Выведете ее немедленно! Допрос интимный, я не смогу говорить откровенно при постороннем!
– Это не посторонний, – терпеливо повторил Комаров, – это мой секретарь. Она знает свое дело, ни одно слово не выйдет за пределы этого кабинета до суда. Я вам уже объяснял.
Костя сам не особо верил в то, что говорил. Но так должно было быть, он хорошо это помнил из учебника криминалистики, и это так будет.
– Молоденькая слишком, неопытная, – окинула завистливым взглядом девушку Савская, – когда отмотаю срок, приду к вам работать на ее место. Будет так хорошо. Тихие вечера, вы скрипите пером, морща высокий белый лоб, а я сижу близко-близко, так близко, что наши дыхания сливаются в одно и поднимаются к небесам, образуя в них причудливый, но до ужаса эротичный узор…