Анклавы в аду. Встречный прорыв
Шрифт:
— Аааааа, — подавить зевоту я не смог. — Ты читал?
— А как же! Сообщает, что утром Даур с тобой встретиться хочет, мол, его слову тот доверяет, но банкуешь в этом деле ты и гарантии нужны именно от тебя.
— А почему утром, он не сказал?
— Нет.
— А сам Лавочник где?
— На базе у себя — на мебельной фабрике.
Я отвинтил крышку фляги и, плеснув немного воды на ладонь, протер лицо. Вроде как умылся.
— Ладно, пошли к полковнику.
Для того чтобы потолковать с Удовиченко, нам пришлось спуститься на два этажа. Внешние стены в недостроенной больнице были далеко не везде, и, соответственно, подходящее
Сергей Сергеевич не спал. Стоило мне, вежливо кашлянув, спросить из-за занавеси:
— Товарищ полковник, к вам можно? — как немедленно последовал ответ:
— Да, Илья, заходи! — а заметив, что я не один, Удовиченко и Говоруна приветил: — И ты, Федя, присаживайся.
— Сергей Сергеевич, что от групп слышно?
— Тихо все вроде… Это тебе Петра спрашивать надо, он текучкой занимается. Как раз сейчас с Малченко на склады пошел, — и полковник махнул рукой куда-то в сторону окна.
— Вернется, спрошу. А пока у меня есть вопрос как раз по Верстакову.
— А что такое? — «чрезвычайный и полномочный посол» выглядел немного удивленным. — Мне показалось, что вы с ним поладили…
— Нет, не подумайте ничего плохого — в военном отношении все просто замечательно. Это скорее вопрос личного характера…
— Продолжай…
— Скажите, а у вас все с таким пренебрежением к чужакам относятся, как Верстаков?
— Не понимаю тебя, Илья. Поясни, пожалуйста.
— Начну издалека тогда. У вас как, те, кого мы бредунами называем, водятся?
— Ах, вот ты о чем! Видишь ли, в чем дело, Илья… — в задумчивости полковник потер подбородок, словно пытаясь поймать ускользающую мысль. — То, о чем ты сейчас спрашиваешь, — и наша беда, и наша счастье. Точнее… Точнее, беда, проистекающая из счастья. У нас так, как живете вы, живет очень незначительная часть населения. Терской район, Крым. Кое-какие поселения по Волге — и все. Для вас прорыв банды бредунов к поселкам и городкам — пусть редкая, но данность, а у нас — ненаучная фантастика. Сторонних бандитов мы давным-давно отвадили. И вдобавок для большинства населения то, что происходит за пределами, так сказать, рубежей — совершенно не интересно. То есть знает кто-нибудь в поселке на Кубани, что с Болгарией мы дружим, а Украина — наш ближайший сосед и почти родственник, и ладно. Пока «Клуб кинопутешественников» свой не завели, с обзором международных новостей — народу и дела нет. Те, кто на Тереке живут, про горцев неплохо знают, на северной границе про бредунов Темной Зоны наслышаны… А для ростовчанина коренного что Псков, что Тверь — земля неведома. Так что на Петю тебе обижаться грех.
— А он что, ростовчанин? — усмехнулся я обобщению.
— Петя-то? Да. Но служит в Крыму — татар и турок по горам гоняет. Командир отдельной горнострелковой роты. Наш «эдельвейс», так сказать.
— Надо понимать, что бредуна живого он только в этом походе первый раз увидел?
— Верно. Это все, за чем пришли, или еще вопросы есть?
— Утром приходят полсотни наших, так что с Дауром встречусь, участки работы нарежем и можно домой.
— Что Москву нам, провинциалам, показать обещал, не забыл?
— Забудешь тут, когда по пять раз на дню напоминают!
Длинная автоматная очередь, раздавшаяся на несколько этажей ниже, и последовавшие за ней заполошные крики были настолько неожиданными, что я замер, пытаясь понять, что происходит, полковник, отпивавший во время моей реплики из кружки, поперхнулся чаем, а Федя громко и очень нецензурно выругался.
За стеной хрипло и надсадно заорали: «Группа в ружье!» — и темнота наполнилась характерным для экстренной ночной побудки шумом: брякали друг о друга и о бетон какие-то железки, кто-то вполголоса, но очень отчетливо матерился, кто-то кого-то звал… В общем, как в Библии сказано: «Суета сует и всяческая суета»… [64]А внизу продолжали стрелять, правда, теперь уже экономными очередями по два-три выстрела. И почему-то мне показалось, что стрелок один…
Приведя свой «сто пятый» в боевое положение, я направился к выходу, бросив на ходу:
— Федь, полковника посторожи, а я пока узнаю, что там за кавардак такой?
Плащ-палатка, занавешивавшая вход, откинулась, и в проем заглянул один из южан:
— Товарищ полковник, тревога! В здании чужие. Пост на втором этаже уничтожен, на четвертом еще держится.
— Понятно… Кокорев, остаешься со мной, Следопыты идут на подмогу!
Повторять Феде не пришлось, и он выскользнул вслед за мной в коридор.
«Эх, а все ПНВ у ребят, которые в Михнево наблюдение ведут — ни одного себе не оставили…» — мы двигались по направлению ко второй, запасной лестнице, что пронизывала здание на противоположной стороне от основной. Пост на ней не выставляли, так как она была разрушена с первого по третий этаж, но поскольку бой шел уже на четвертом, противник вполне мог ею воспользоваться. А даже если это не так, то мы, в свою очередь, сможем зайти нападающим в тыл.
«Черт, кто это там?» — мелькнувший впереди на фоне окна силуэт не мог принадлежать никому из наших — огнестрельного оружия в руках у него не было, но в призрачном свете новой луны в его руке блеснул клинок.
— Федя, в сторону! — практически одновременно с криком я метнулся к стене, и буквально мгновение спустя что-то звонко лязгнуло о бетон в паре ладоней от меня.
«Нож метнул…» — и я дал короткую очередь в сторону противника. Целиться было некуда и некогда, а так хоть отпугну на несколько секунд. Говорун, если судить по доносившемуся до меня звуку его дыхания, прижался к стене на противоположной от меня стороне довольно широкого, около трех метров, коридора. Переключившись на одиночные, я стал стрелять «на подавление», смещаясь с каждым выстрелом на шаг вперед.
После четвертого выстрела за спиной опять раздался знакомый лязг стали о бетон.
«У тебя их что, много? — и тут же пришел ответ на этот вопрос: — Если это приятель покойного Фрезера, то да!»
Выстрелы в замкнутом пространстве били по ушам, вспышки слепили, но надо полагать, что моему противнику не слаще — в него еще и пули летят.
«Может, на „стечкина“ переключиться? Тогда с ориентированием в пространстве попроще будет…» — но не только сменить оружие, а и додумать мысль я не успел. Слева сзади раздался шорох, а затем приглушенный вскрик. Чисто на автомате, наплевав на всю и всяческую скрытность, я врубил тактический фонарь, прикрепленный к цевью моего «Калашникова».