Фельетонистъ. Да. Я самъ былъ актеромъ – и хорошо помню сцену. Мн пришлось пережить ужасный сезонъ, полный и безденежья, и безквартирья, и ссоръ всей труппы между собою, и газетной ругани ради ругани… Ухъ, какъ жутко было! Такъ жутко, что, едва кончился этотъ сезонъ, я не нашелъ въ себ достаточно любви къ сцен, чтобы сохранить мужество къ продолженію театральной каръеры, и ушелъ отъ нея навсегда къ новому роду дятельности. Но вдь ушелъ одинъ я, – потому что мало любилъ, тянуло къ другому. A было насъ въ этой страд сорокъ человкъ: вс молодые, – и не отбросъ какой-нибудь: образованныя женщины, интеллигентные юноши. И вс они до сихъ поръ – кто не умеръ – живутъ театральнымъ трудомъ, хотя случалось, конечно, переживать имъ не одинъ ужасный сезонъ и посл нашего ужаснаго, и большинству было куда уйти отъ неудачной карьеры. Слдовательно, во-первыхъ, не такъ страшенъ чортъ, какъ его
малюютъ, а, во-вторыхъ, крута гора, да забывчива. Теперь, миссъ Анна, – если вамъ угодно, послдуйте примру вашего прототипа въ мелодрам «Кинъ»: закройте лицо вуалемъ, потому что я буду говорить о вещахъ щекотливыхъ: о главномъ пугал филистерства противъ сценической богемы – о закулисной безнравственности. Брекекексы разсказываютъ о ней ужасы. Говорить, что за кулисами царятъ монастырскіе нравы, было бы пошло. Но что безнравственность дятелей сцены опять-таки чортъ, рисуемый страшне настоящаго своего вида; что безнравственность эта на три четверти своей боле показная, чмъ дйствительная, – это я осмливаюсь утверждать категорически. Актеры и актрисы – великіе пустословы на легкомысленныя темы, и отъ этого свтъ увренъ, что они и пустодлы, a между тмъ y большинства этихъ пустослововъ умъ и сердце гораздо лучше и чище ихъ языка. «Языкъ болтай, голова не знай», какъ говорятъ татары. Утверждаю также, что наиболе разлагающій нравственную атмосферу кулисъ элементъ – не сами артисты и артистки, но публика. Эти «мышиные жеребчики», которымъ доставляетъ наслажденіе видть въ каждой актрис или уже готовую кокотку, или женщину, готовую пасть, но не падшую лишь потому, что – дура! не понимаетъ своего счастья и ломается. Къ чести русскихъ актрисъ можно смло утверждать, что подобныхъ умныхъ «дуръ» на сцен становится все больше и больше: интеллектуальный уровень русской актрисы поднимается съ года на годъ, a вмст съ нимъ поднимается и защитоспособность ея противъ грязныхъ соблазновъ грязныхъ людишекъ. Что касается своего брата, товарища-актера, то… опять-таки смшно было бы уврять васъ, будто за кулисами живутъ лишь Кины, Сюлливаны, да Геннадіи Несчастливцевы. Скажу больше: Кины наши, къ сожалнію, тмъ и разнятся отъ настоящаго, что – по большей части – изъ двухъ составныхъ частей Кина – генія въ нихъ нтъ, a безпутства – сколько хочешь. Но закулисная грязь иметъ одну хорошую сторону: она липнетъ лишь къ тмъ, кто хочетъ или позволяетъ облпливать себя ею. Что говорить! жертвою закулисныхъ Донъ-Жуановъ погибла не одна чистая двушка, наивно мечтавшая видть въ театр что-то въ род Олимпа, a въ разныхъ Звонскихъ-Лелевыхъ, Гремиславскихъ-Бакенбардовыхъ – полубоговъ… Но, во-первыхъ, зачмъ же быть наивною? Наивность – товаръ, который надо оставить за порогомъ храма искусства, вымнявъ его на голубиное незлобіе пополамъ съ зминою мудростью. На то и щука въ мор, чтобы карась не дремалъ. Во-вторыхъ, неужели въ обычной, не закулисной жизни нахалъ-ловеласъ такая рдкость? неужели мало двушекъ и женщинъ, никогда не мечтавшихъ о сцен, пропадаетъ въ объятіяхъ Frauenj"ager'овъ своего круга? Разница лишь въ томъ, что меньше огласки: актриса – слишкомъ замтный центръ общественнаго вниманія, и пятно на ея репутаціи выдляется черне и рзче пятна на репутаціи всякой другой женщины. Въ-третьихъ, если Богъ дастъ вамъ попасть въ мало-мальски порядочную труппу, помните, что двушка всегда найдетъ въ ея сред не одну охранительницу и не одного охранителя своей нравственной свободы и женской чести – охранителей безкорыстныхъ, безъ заднихъ личныхъ видовъ, – просто по рыцарству и по жалости къ одинокому молодому существу. Геннадій Несчастлицевъ, суфлеръ Нароковъ и пьяный Трагикъ въ «Талантахъ и поклонникахъ» – не миы. Бываютъ, конечно, и лицемрные рыцари-волки въ овечьей шкур, но, право, рже, чмъ можно бы ожидать. Вообще сцена пріучаетъ думать о людяхъ лучше, чмъ раньше ихъ считали: на ней иной разъ хорошіе люди длаютъ внезапныя подлости, но зато не рдкость и внезапный подвигъ чести со стороны человка, всми ославленнаго за подлеца. Въ хорошихъ труппахъ есть корпоративное благородство, не позволяющее нахаламъ изъ своей братіи обижать «малыхъ сихъ». Въ-четвертыхъ, наконецъ, сами закулисные Frauenj"ager'ы можетъ быть, именно, въ сознаніи всего сказаннаго раньше – гораздо чаще упражняютъ свои донъ-жуанскіе вкусы и способности вн кулисъ, чмъ въ своемъ обществ. Вдь y болъшинства изъ нихъ – въ трупп – всегда есть какая-нибудь постоянная, долголтняя привязанность, въ законномъ ли брак, въ сожительств ли maritalement, совмстительство съ которою новаго закулиснаго романа неудобно… да и предъ своими совстно. Нтъ – врьте мн: падаютъ за кулисами, какъ и во всякомъ другомъ кругу, только т двушки, которыя сами захотли упасть или уже такъ глупы, такъ слабохарактерны и запуганно-робки, что сами же, какъ агнцы, ведомые на закланіе, пошли подъ ножъ, даже не дерзая защищаться отъ мужеской наглости, отъ атаки нахрапомъ. Такова ужъ, молъ, видно, моя судьба, такъ тому и быть. Подобные типы – не рдкость, но въ какой сред
ихъ нтъ?!. Кулисы ли ихъ губятъ? Гд бы и чмъ бы они ни были, волкъ на ягненка всегда найдется. Были бы ягнята, a волки будутъ. Ergo – не слдуетъ быть ягненкомъ, и я очень радъ, что ваши прекрасные глаза говорятъ мн, что вы не изъ овечьей породы! Главная же опасность для цломудрія актрисы, повторяю, не по ту сторону. рампы, а по сю. Она сидитъ въ первыхъ рядахъ креселъ, воплощенная въ Великатовыхъ (хорошо еще!), Дулебовыхъ, Кикиныхъ, Вожеватовыхъ, во всхъ этихъ господахъ, для которыхъ актриса всегда будетъ заслонена красивою женщиною, a въ женщин – духовная красота, «изъ тонкихъ парфюмовъ сотканная», красотою куска мяса, флакона, содержащаго эти парфюмы. Не водитесь, не панибратствуйте, по возможности – съ публикою, хотя бы это и отозвалось на вашемъ вншнемъ успх. Врьте: отзовется только на вншнемъ. Миъ, созданный антрепренерскимъ усердіемъ предъ провинціальными сильными міра сего, – будто артистка, ужинающая и пьющая шампанское въ компаніи городскихъ тузовъ, выгодна для театра и, обратно, будто нравственная опрятность и щепетильность актрисы вредна ему. Настоящими любимцами всей публики бываютъ только честныя женщины, не торгующія собою ни прямо, ни косвенно: все остальное – труха и мишура! Гд антреприза становится на начала фаворитизма y лысинъ партера, бгите оттуда: хотя бы на репертуар стояли Шекспиръ и Шиллеръ, – вы уже не въ театр, вы уже въ кафешантан. A кафешантанъ, хотя бы въ маск драмы, – смерть и смрадъ. Гробъ повапленный, въ которомъ сгниваетъ талантъ.
Не бойтесь сплетенъ и дурныхъ слуховъ о себ. Это неизбжно. Вы – актриса. Вспомните, что еще недалеко отъ насъ время, когда актрисамъ церковь отказывала въ христіанскомъ погребеніи, когда актеръ, во мнніи общества, былъ бродяга, a артистка – продажная женщина. Вспомните не съ горечью, но съ удовольствіемъ, потому что именно лишь удовольствіе можно испытать, пробгая взглядомъ быструю эволюцію артистическаго сословія per aspera ad astra. Никакая революція не могла возвысить званія актера такъ значительно и быстро, какъ возвысилось оно – само собою, путемъ мирной потребности эстетической – въ какія-нибудь сорокъ, пятьдесятъ лтъ. Но прошлое оставляетъ свою отрыжку и въ потомств, и къ актрис больше, чмъ къ кому-либо, идутъ старыя слова Гамлета: «будь чиста, какъ снгъ, холодна, какъ ледъ, – людская клевета не пощадитъ тебя»! Если вы станете возмущаться всякою клеветою, которая прокатится вокругъ вашего имени, y васъ не хватитъ ни времени, ни нервовъ ни на что другое. Тогда лучше не длайтесь актрисою. Это законъ, и законъ непреложный. На васъ наклевещетъ соперница, наклевещетъ отвергнутый поклонникъ, наклевещетъ мышиный жеребчикъ, наклевещетъ продажный рецензентъ, которому вы не протянули руки для поцлуя, наклев…
Актриса. Боже мой! Это я васъ задержала… Простите меня: я ухожу…
Фельетонистъ. Прощайте, миссъ Анна… если ужъ только подъ этимъ именемъ долженъ я знать васъ. А, на прощанье, запомните вотъ что. Когда вы вошли, я, жаля вашей молодости, хотлъ отговорить васъ отъ сценической карьеры, a кончилъ тмъ, что прочелъ ей апологію. И… должно быть, такъ оно и надо: инстинктъ иногда работаетъ справедливе и здраве разсудка. Ступайте на сцену! Она – не радость, она – полудло; но лучше ея все-таки пока ничего нтъ y женщины. Женщина всюду раба или возовая лошадь, едва вырабатывающая отъ сердобольныхъ хозяевъ-мужчинъ вязанку сна для своего пропитанія, и только на сцен она царица. «Ты войдегаь на сцеиу королевой, да такъ и сойдешь съ нея королевой» – это Несчастливцевымъ хорошо сказано. Можетъ быть, скоро настанетъ время, чго женщин, которой страшна безлюбовная семья, найдется на Руси и другая дятельность, боле плодотворная, можетъ быть; будетъ возможность указать ей другіе пути, боле сцены цлесообразные и полезные для нея самой и для другихъ. A пока… вы знаете:
Ключи отъ счастья женскаго —Отъ вашей вольной волюшкиЗаброшены, потеряныУ Бога Самого…Какою рыбой сглонутыКлючи т заповдные,Въ какихъ моряхъ та рыбинаГуляетъ, – Богъ забылъ!
И, пока ключи эти не найдутся, сцена всегда останется золотымъ сномъ, Fata Morgana женскаго воображенія, потому что сцена – воля, a воля – надежда счастья… И неужели надо – да кто же будетъ такъ подло-жестокъ? кто же посметъ? – запретить женщинамъ даже видть золотые сны, даже грезить воздушными замками, гд живетъ, улыбаясь хоть рдкимъ своимъ избранницамъ, румяная фея свободы и успха?