Анна Фаер
Шрифт:
– Будешь чай? – спрашивает он.
На него давит это молчание.
– Нет, не хочу.
– И я.
Снова повисает молчание, и снова он его нарушает.
– Чёрт, я не могу так больше…- он запускает руки в светлые волосы. – Я схожу с ума. Я постоянно думаю о ней. Я сижу в школе за партой, и не могу принять того, что вторая её часть пустует. Я просто не могу этого принять. Когда я слышу смех, похожий на её смех, я всегда оборачиваюсь. Мне снятся сны только с ней. Я просто вижу её лицо. А когда просыпаюсь, оно не исчезает. Оно всегда в моей голове. Каждый
– Всё нормально.
– Кто знает? Может, у меня с мозгами не всё в порядке.
– Я не знаю. Мне нравятся твои мозги.
– А мне нет. Они меня убивают.
– Нет. Это всё твои эмоции.
– Мне больно,- он поднял на меня свои светлые глаза. – Всё хорошее заканчивается, и нам остаётся только страдать. Я ненавижу мир, в котором её больше нет. Я ненавижу эту жизнь.
– Ты хотя бы её ненавидишь. А я вот вообще ничего не чувствую больше. Просто лежу целыми днями в постели. Если бы у меня была бы такая возможность, то я пролежал бы под одеялом всю жизнь. Ничего не чувствовать – это отстой,- говорю ему я. – Любовь или ненависть – это неважно. Главное, что ты хоть что-то чувствуешь. С этим можно работать.
– Ты не понимаешь. Эта ненависть убивает меня. Я не хочу жить без неё. Без неё моя жизнь теряет смысл. Я не хочу жить.
– Ты просто…
Что ж, я даже не нашёл, что мне на это ответить. Потерял форму. Раньше у меня таких проблем не было.
– Просто я люблю её!
И это «люблю» вместо «любил» сказало всё само за себя.
Дима взял со стола нож, поставил его остриём вниз и принялся вращать. И я вдруг вспомнил, как в первые дни я точно так же сидел. Правда, так просто сидел я не долго. Я всё-таки безрассудный подросток, поэтому в скором времени нож оказался над моим запястьем. Казалось, всё так просто. Одно движенье - и нет больше боли. Но что-то удерживало мою руку. Скорее всего, это был инстинкт самосохранения, но мне нравится думать, что эта была Фаер.
– Я бы легко мог убить себя,- вдруг глухо сказал Дима, глядя на блестящее лезвие ножа. – Просто вскрыться. И всё бы закончилось.
Я всматриваюсь в его лицо. Пытаюсь понять, серьёзно ли он это говорит. Я всматриваюсь в такое знакомое лицо, но ничего не понимаю. Я перестал его понимать. И мне сложно с этим смириться. Он блефует? Или нет? Я не понимаю.
– Прекрати, мы оба знаем, что ты этого не сделаешь.
Он резко поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Его взгляд, похож на взгляд загнанного зверя. Злость, ярость, печаль и много, очень много боли. Теперь я не могу ему не верить.
– Пить. Я хочу пить,- говорит он ровным и холодным голосом. – Налей мне воды, пожалуйста.
Я послушно встаю и иду взять стакан из шкафчика. А потом сзади раздаётся резкий звук. Я оборачиваюсь, а Димы уже нет в комнате. И ножа на столе тоже нет.
Чёрт возьми, что я за идиот! Как я мог ему поверить! Чёрт!
Я выбегаю из кухни. Но поздно. Он уже заперся в ванной. Я колочу в дверь.
– Дима! Открой! Давай
Молчание.
– Дима, открой, кому говорю! Я вышибу дверь!
Сердце безумно колотится. Руки мокрые и холодные. Я не знаю, что делать.
– Дима! – кричу я, и давлю посильнее на ручку.
Так, вдох-выдох. Возьми себя в руки, придурок. Не паникуй. Нужно что-то делать. Что? Внимательно смотрю на дверь. Ага! Тут есть стеклянные вставки. Если их выбить, то можно попытаться открыть дверь изнутри. Я делаю это молниеносно: теперь мне дорога каждая секунда.
Влетаю в ванную и тут же, поскользнувшись, падаю, больно ударяя локоть. Вся рука в крови. Чёрт, я поскользнулся на лужи крови! Мне становится плохо. Дима без сознания. Обе его руки в красном. Одна кровоточит сильнее. Там аккуратный вертикальный порез. Видна вена. Другая рука порезана грубо. Наверное, он тогда потерял сознание.
Я хватаю полотенце, пытаюсь пережать кровь. А она не останавливается. Плитка пола медленно из голубой превращается в вишнёвую. Пульсирующими движениями из его левой руки вытекает кровь.
Дальше всё как в тумане. Я помню этот туман. Он застилал мои глаза в тот день, когда не стало Фаер. Я не переживу, если с Димой что-нибудь случится. Я не смогу пережить смерть друга дважды. Но нет, Дима не умрёт. Он не может. Дважды я не понесу такую утрату. Дважды молния не попадает в одно и то же дерево.
Вот только смерть не молния, а я не дерево.
Как-то я смог позвонить в скорую. Минуты казались мне часами. Туман, застилающий мне глаза, не исчезал. Только, когда я оказался в больнице, и меня передали маме Фаер, я немного успокоился. Правда, мы недолго были в кабинете вместе. Она дала мне выпить чего-то, а потом ушла.
Я сидел на кушетке, обхватив голову руками. Когда-то летом, Дима, Фаер и я, сидели в этом кабинете вместе и хохотали на всю клинику. Её мама потом нас ещё, как маленьких, ругала за это. А что теперь? Фаер больше нет, что будет с Димой мне неизвестно. И теперь я сижу в этом кабинете совсем один.
Не знаю, сколько времени прошло, но когда вернулась мама Фаер, и я убрал руки от головы, за окном уже потемнело.
– Ты как? – спросила она у меня.
Я вскочил с кушетки.
– Как Дима?
– Жив. Быстро поправится, он молодой. Не переживай так. Боже, какой ты бледный,- я не сводил с неё глаз, поэтому она сказала ещё раз. – Не волнуйся. Дима жив. Всё с ним в порядке.
– Ни черта с ним не в порядке! Он хотел убить себя, а вы говорить «в порядке»! Где он? Я могу его видеть?
Она попыталась мне улыбнуться.
– Извини, но нет. Мы и его родителей-то пустили в палату совсем ненадолго.
– Я должен его видеть. Если и он тоже…
Я не договорил. Солёный ком застрял у меня в горле.
– Пойдём,- мама Фаер взяла меня за локоть, и мы вышли из кабинета.
Пока мы шли, все, кто были в коридоре, оборачивались на нас. Неужели они всё знают? Знают про Фаер, про Диму? Мой усталый мозг никак не мог сообразить, что моя одежда почти вся в крови. Так что в том, что на нас так пялились, не было ничего странного.