Анна Фаер

Фаер Анна

Я, правда, хочу поддержать его. Я ведь знаю, что он чувствует. И все равно вырывается какое-то высокомерие. Видно, это моя психологическая защита. Мне сложно говорить ему, что всё хорошо, что всё наладиться, когда я сам в это не верю.

– Да, жрёт, черт возьми, жрёт! – он задрожал от подступивших эмоций. – Ты просто не понимаешь!

– Не понимаю? И что, по-твоему, тоска? Объясни, если уж я такой недалёкий и не понимаю.

Он не смотрит мне в глаза. Тёмные глаза внимательно уставились куда-то в угол, и он говорит задумчиво:

– Клетка. Тоска это клетка. Это клетка на замке, ключа от которого просто не существует.

Но ты этого не поймёшь, ты думаешь, что мне поможет время, что всё станет лучше. Почему-то все так думают. Наверное, тебе кажется, что тоска – это кубик льда, внутри которого я замёрз. Достаточно просто подождать, и он растает. Но он не растает. Мне не станет лучше. Никогда. Никогда…

Я молча поднял бровь. Лицо, наверное, стало язвительным. Алекс даже вспыхнул, но удержался почему-то и ничего мне не сказал. На этот раз я такой язвительный не из-за самозащиты. Мне просто не нравится, что он говорит «никогда». Я не люблю это слово, хотя сам им постоянно бросаюсь. Чёрт, это меня так раздражает. Постарайтесь реже говорить «никогда» и «всегда». Предложения, в которых есть эти слова, очень часто оказываются подлой ложью.

– Не говори так. Со временем всё встанет на свои места. Ну, а пока мы во власти хаоса, абсурда и отчаянья,- сказал я, не веря самому себе.

– Ничего не встанет на свои места! Ничего! Никогда! Я никогда больше не буду счастлив, слышишь? Нельзя быть счастливым. Если бы это было чем-то возможным, то я уже был бы счастлив. Но я несчастен, значит, счастья нет. Невозможно быть счастливым! Я никогда снова не почувствую радость! – у него из глаз брызнули слёзы. – Я не могу без неё…

Мне захотелось просто исчезнуть. Алекс ненавидит, когда видят его слабости. Если он плачет передо мной, значит, ему действительно очень больно. И ещё больнее от того, что я это вижу. Он чувствует многое, и он не хочет, чтобы кто-либо об этом знал.

Я просто смотрю себе под ноги и не понимаю, что мне делать. Как хорошо бы было, если бы существовала инструкция о том, как вести себя с плачущими людьми. Но такой инструкции нет и, думаю, никогда не будет. Печаль – загадка, которую не разгадать.

– Чёрт,- он утирает мокрое лицо, а я всё ещё смотрю себе под ноги.

Я ему завидую. Я не помню, когда плакал в последний раз. И это ужасно. Когда не можешь плакать, а внутри тебя раздирает тоска – это ужасно. Когда плачешь, боль не так остро чувствуется. Только я почему-то не могу заплакать. А так хочется, как Алекс…

Хотел бы я заплакать и уснуть. Ты счастлив, если можешь так сделать. Я не могу. У меня не получается плакать. Даже заснуть не получается. А так бы хотелось. Слёзы и сон – вот лекарства для тех, кому плохо.

– Чёрт,- Алекс всхлипнул и тут же принялся оправдываться. – Всё, что как-либо связано с Фаер, заставляет меня плакать, как ребёнка, у которого забрали конфету. Да, именно так, у меня забрали конфету. Теперь уж я понял, что она делала мою жизнь слаще,- он посмотрел на меня. – Мне даже думать о ней больно. А я постоянно о ней думаю.

Желание врать ему о том, что всё наладиться как-то само собой отпало. Подхожу к выключателю и говорю:

– Спи.

– Не выключай свет. Я боюсь темноты.

Бросаю взгляд за окно: там ещё не стемнело.

– Но ведь сейчас светло.

– Нет, темно,- он упал на подушку. – Я о другой темноте.

– Спи, - в какой уже раз сказал я.

Уходя, я не погасил за собой свет. Пусть горит, если он

так хочет.

На улице почти не стемнело за всё это время. Даже странно. Домой я иду очень быстро, не так, как шёл к Алексу. С меня хватит, я хочу забиться в свою комнату и не выходить из неё. Так будет лучше. Для всех.

Я только хуже сделал, когда пришёл к нему. Только задел его чувства, ещё вечно ухмылялся своей идиотской улыбкой. Нужно было быть мягче. А я сразу в лоб. Сразу про Фаер. Теперь ему больно. И мне больно. Нам стало ещё хуже от всего этого, наверное. Что я за друг, вообще? Плохой брат, плохой друг, плохой человек. Да, я просто ужасный человек. Моя душа заплыла жиром.

А, впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Я ведь пытался ему помочь, пусть у меня и не вышло. Но я желал только добра Алексу, я хотел, чтобы он не страдал. Но, конечно же, я всё испортил. Но совершать ошибки – это нормально. Как споткнуться. Спотыкаешься и сразу делаешь несколько шагов вперёд. Теперь я уже знаю, насколько плохо Алексу. А ещё я знаю, что нужно за ним присматривать. Напьётся и делов наделает. Он может. Наверное, даже лучше было, пока он дома сидел. Но нет, универ ещё никто не отменял.

Почему-то я вдруг остановился под стенами многоэтажного дома-великана. Почему? Я не сразу понял, а когда понял, у меня заболело сердце. Как больно. Моё сердце кровоточит. Оно впало в кому. Моему сердцу больно. Хирурга! Мне срочно нужна помощь!

Высоко-высоко, из открытого окна, светящегося жёлтым, лилась музыка. Я стоял, закусив губу. Раздавалась песня, которую так любила Фаер, которую так любил я.

Я стоял, облокотившись на стену, пока песня не закончилась. Всё это время я думал о том, что Алекс прав. Люди не способны чувствовать счастье. Они к нему слепы. Я даже не понимал, как был счастлив, когда она была рядом. А теперь её нет. И я ясно осознаю, что страдаю. Человеческие глаза всегда открыты к горю, но закрыты к счастью. Вот так.

Дома уже всё утихло, когда я вернулся. Кирины приятели больше не орали. Это хорошо. Постороннее звуки меня отвлекают от копания в себе. Уже стемнело, нужно было ложиться: завтра в школу. Но полежав с час в постели, я понял, что не усну.

Включаю зелёную лампу на столе и пишу в блокнот.

« Привет, Фаер.

Я сегодня был у Алекса. Он страдает. Не так, как раньше. Знаешь, он ведь никогда не был особо счастливым. Раньше он страдал из-за мыслей. Особенно из-за мыслей о свободе. Он думал, что мы понятия не имеем, что такое свобода. И уже только поэтому её невозможно воссоздать. Мы не знаем о свободе ничего. В детстве над нами вечный контроль родителей. А когда вырастаем – тотальный контроль системы.

Но больше его эти мысли не тревожат. Раньше он страдал от избытка мыслей, теперь – от избытка чувств. Наверное, ты знала, что он всегда был романтикам. Если не знала, то я, наверное, тебя удивлю. Алекс – романтик и безудержный мечтатель. А у мечтателей, к сожалению, всегда очень сложная жизнь. Поэтому мне больно смотреть на Алекса: я знаю, как остро он ощущает боль. Понимаешь, самые счастливые и несчастные люди одновременно – это мечтатели. Они могут радоваться и грустить от одного того, что происходит в их воображении. (Чудачество! Он радуется тому, чего никогда не было! Это так странно, разве нет?) А теперь представь, Фаер, какой он, должно быть, ранимый. Если он может переживать так сильно из-за того, чего не было, то, что с ним способна сделать реальность?