Анна Фаер
Шрифт:
Берг, развалившись в кресле напротив, пил коньяк прямо из бутылки и закусывал тонко нарезанным лимоном. Он не отводил взгляда от большого экрана на стене.
На этом экране светятся названия всех стран. Светятся зелёным светом. Мы ждём, когда они окрасятся в красный. А они окрасятся, я знаю. Всё спланированно настолько чётко, что ничего не может пойти не по плану. Предусматриваются все варианты развития событий. Все.
Это первая открытая глобальная политическая операция. Сегодня, ровно в десять часов утра, лидеры всех стран будут убиты. Сегодня, ровно в десять часов утра, все страны останутся без своих руководителей. Сегодня, в десять часов, мир изменится. Но это только начало.
Я спустил галстук и бросил недовольный взгляд на дымящего сигарой Мирного. Мне душно. Подхожу к окну. Погода просто отвратительная. Но это неважно. От табачного дыма мне разболелась голова. Мой горячий лоб прижался к прохладному стеклу. Чёрт возьми, как же мне плохо.
Мне очень тяжело. Каждый раз, когда я делаю что-то для неё, я спрашиваю себя: «Достаточно ли этого?» И я всегда отвечаю, что нет, не достаточно. Она всегда хотела чего-то большего. И целого мира было бы мало для неё. И поэтому я всегда снова берусь за то, что могло бы заставить её улыбнуться. Всегда, когда я добиваюсь хоть какого-то успеха, я представляю её улыбку. Наверное, только это позволяет мне идти вперёд и никогда не сдаваться. Наверное, только из-за этого я стою сейчас здесь и жду, когда экран окрасится в красный цвет.
Боже мой! Когда-то всё начиналось с всемирного университета имени Анны Фаер. Чего мне только стоило, уговорить Марка Берга о том, чтобы её имя было в названии. Она так хотела, чтобы её имя знали, она так хотела, чтобы её имя жило вечно. Она не хотела умирать.
Я прячу руки в карманы пиджака. Сквозь подкладку чувствуется что-то твёрдое: записная книга во внутреннем кармане. Я, помешкав с секунду, достаю её и внимательно смотрю на чёрную кожаную обложку с выжженными на ней звёздами. Я смотрю на эту старую и потрёпанную книжицу и не могу отвести от неё взгляда.
Закрываю глаза и вспоминаю, как всё было. Я возвращаюсь в памяти в далёкие дни моей молодости.
***
Весна. С того тёмного дня прошло уже больше месяца. Время мне не помогло. Мне так же плохо, как было в тот самый день. Как в день, когда я узнал о её смерти.
Уже было около полудня, а я всё лежал в постели и смотрел в потолок. Все выходные я провожу за этим занятием. В будние дни приходится ходить в школу. Но я там словно тень. Меня больше не волнует аттестат, меня не пугают экзамены. Всё это утратило своё значение. Вообще всё утратило своё значение.
Мне так плохо. Боже мой, как же мне плохо! Это просто невыносимо. Я повернулся на бок и уставился в стену. Есть много дел, которые мне нужно было бы сделать сегодня, но у меня совсем нет сил. Я чувствую себя мёртвым. Когда умирает близкий человек, он забирает с собой частицу тебя. И чем он был ближе, тем больше он уносит с собой. Кажется, у меня ничего теперь не осталось. Ни-че-го. Я опустошён. Я умер, когда умерла она. Меня нет.
Я не живу больше. Первые две недели после её смерти, я не выходил из комнаты, я не ходил в школу. Мне ничего не хотелось. Я просто лежал у себя на кровати и молился о том, чтобы всё оказалось просто плохим сном. Мне так хотелось проснуться. Так хотелось проснуться, но я не просыпался. А потом меня начала мучать бессонница. Я совсем потерял счёт времени. Как понять: спишь ты или бодрствуешь? Вся моя жизнь стала казаться мне каким-то одним ужасным сном. Ты не спишь, если ты бодрствуешь. Но как мне понять, что я бодрствую? Как?
Моя
С Фаер всё было иначе. С Фаер каждый день был чем-то наполнен. Когда мы путешествовали, цвели кусты шиповника, и воздухе висел их приятный, густой и сладкий запах. Когда мы засыпали перед моим камином, телу было так тепло. У меня мёрзли руки, и от холода чувствовалось неприятное покалывание в пальцах, когда мы писали «борись с системой!» вечером на памятнике. С ней каждый день был особенным.
Но это ушло. Это всё в прошлом. Теперь этого уже никогда не будет. Дни – это ожидание вечера. Ночи – безрезультатные попытки уснуть. Утро – сожаление о наступившем дне. Жизнь – ад. Мне не нравится жизнь. В моём воображении она лучше. Да, я могу создать что-то лучшее, поэтому меня тошнит от действительности. Меня тошнит от мира, где её больше нет. Единственное место, где она осталась, - это моя голова.
А, впрочем, я ненавижу мою голову. Почти месяц в ней одна только пустота. Я лежу, смотрю в потолок и чувствую себя овощем. Хуже всего на свете чувствовать пустоту. Уж лучше ненавидеть. Даже страдать лучше, даже боль чувствовать лучше. Что угодно, но только не эта пустота. Потеря всякого интереса, вот что это. И я знаю, что эта тишина внутри меня будет вечно. Другие люди тоже иногда чувствуют что-то подобное, но они эту пустоту пытаются заполнить. Пытаются сделать это по-разному. Одни хотят заполнить эту чёрную дыру едой, другие выпивкой, некоторые заполняют её знаниями и книгами, а некоторые даже людьми. Я же ничего не делаю, только ухмыляюсь болезненно: все эти люди ещё даже и не догадываются, что дыра-то бездонная. Её нельзя заполнить. Если она появилась, то это уже навсегда.
Я полежал ещё немного, пялясь в стену, а потом встал с постели. В глазах резко потемнело. Нужно немного подождать, пока я снова смогу видеть. Потом подхожу к столу и смотрю на чёрный блокнот, который Фаер подарила мне на Новый Год. Это был лучший Новый Год в моей жизни. Потому что тогда ещё она была рядом со мной. Я уселся за стол, и взял в руки записную книгу.
Мой папа психиатр, а не психолог, но всё-таки он пытался мне как-то помочь. Говорят, если тебе плохо, и ты запишешь все свои чувства, станет легче. Я стал записывать. Я пишу письма. Письма к Фаер.
Открываю на случайной странице и читаю:
«Мне кажется, что я нахожусь на дне какого-то омута. До меня не доходит солнечный свет, все звуки кажутся мне отдалёнными и приглушёнными. Толща воды отделяет меня от света. И от жизни.
Мне кажется, что я умираю. Раньше, когда кто-то так говорил, я только ухмылялся. Теперь я никогда больше не буду на это ухмыляться. Если человек так говорит, значит, у него есть на то веские причины. Чтобы понять, что умираешь, доктор не нужен. Доктор нужен, чтобы спасти. Только вот мой доктор исчез. Он меня не спасёт больше. Никого никогда не спасёт.
Фаер, как мне тебя не хватает! Это так больно, ты даже не представляешь, как мне больно без тебя! Я, кажется, ни разу не говорил тебе о том, что ты делаешь меня счастливой. Мне так жаль, что я не говорил. Я только сейчас понял, что, если кто-то делает тебя счастливым, то нужно сказать об этом. Все должны говорить. Рано или поздно настанет день, когда сказать это будет некому. Почему я не понимал этого раньше? О, Фаер, ты делала меня таким счастливым, а я молчал об этом! Я просто ненавижу себя!