Анна Фаер
Шрифт:
Всю дорогу её мама что-то мне говорила. О том, что она позвонила моему отцу, чтобы уладить всё насчёт Димы. Она говорила о том, что подвезёт меня домой. Всю дорогу она говорила о чём угодно, только не о состоянии Димы.
Я сразу даже немного разозлился. Это кощунство говорить о чём-то постороннем, когда мой друг только что был на грани жизни и смерти. Но потом я понял. Она просто волновалась, волновалась не меньше меня. Когда Фаер волновалась, она тоже начинала много говорить. Это её успокаивало.
И мне стало стыдно, что я злился сейчас. Её поведение, может,
– Ты здесь под мою ответственность,- мы остановились у белой двери. – Я зайду за тобой минут через двадцать.
Она ушла, а я стоял перед дверью, и мне страшно было её открыть. Делаю глубокий вдох и вхожу.
Типичная палата. Дима лежит тут один. Я подхожу к кровати и сажусь рядом на такую же кушетку, какая была в кабинете у мамы Фаер. Внимательно смотрю на Диму, а потом дотрагиваюсь до его щеки. И я чувствую себя безумно счастливым. Впервые за очень долгое время я улыбнулся. Я счастлив, что одеяло, на его груди, едва заметно приподнимается. Я счастлив, что он дышит, я счастлив, что он здесь, рядом со мной, я счастлив, что его кожа тёплая. Я счастлив, что он есть.
Теперь я понимаю, чувствую нутром, насколько он важен для меня. Почему я не осознавал этого так ярко раньше? Наверное, человеческое проклятье в том, что мы понимаем всё слишком поздно. Не бережём здоровье, пока оно есть. Не отрываемся в молодости, пока молоды. Не пользуемся возможностями. И что хуже всего, мы начинаем ценить своих близких, только когда грозит опасность их потерять.
Дима такой бледный. Меня пугает его бледность. Теперь он кажется совсем беззащитным и слабым. Я знаю, что он жив, знаю, что он поправится, но мне всё равно страшно. Он мог умереть. И сейчас, вообщем-то, тоже может. Чёрт. Мысль о том, что я когда-нибудь потеряю всех своих друзей, не даёт мне покоя. Эта мысль меня ослепила. Это словно узнать, что завтра солнце не взойдёт. Это как узнать, что деревья весной на этот раз цвести не станут. Это ужасно.
Я вдруг замечаю, что моя рука тоже перевязана. Даже не помню, кто и когда её перевязывал. Наверное, я порезался, когда выбивал стекло в двери.
Откидываюсь на спинку кушетки. Закрываю глаза. Как же я устал. Почему всё не может быть как раньше? Так, как когда была Фаер. Тогда я был счастлив. Я был счастлив, но не понимал этого. Почему всё прошло?
Проснулся я у себя в комнате. Почему-то на полу. Сажусь по-турецки. Зеваю, потянувшись, а на меня вдруг сверху падает одеяло. А потом кто-то садится рядом.
Я делаю глубокий вдох. Пахнет небом, свободой, вольнодумством и независимостью. Пахнет Анной Фаер.
Мне даже страшно обернуться.
– Макс! – раздаётся её
И я оборачиваюсь.
Да, это она! Это Фаер! Она улыбается, глядя на меня. Какая же она всё-таки красивая! Я так люблю её спутанные и всегда немного растрёпанные волосы! Дима никогда не понимал, он вечно говорил ей причесаться. А я молчал и улыбался. Я уверен, что у неё такие спутанные волосы не из-за ветра на улице, а из-за ветра в голове. Какая же она красивая!
Я беру её за голову и приклоняю свой лоб к её лбу. Она только хихикает. А потом, когда я её отпускаю, она вдруг удивлённо говорит:
– Да ты плачешь!
– Да, плачу. Я счастлив.
– Вот дурак! – бьёт меня шутливо в плечо. – Не надо плакать!
– Я не буду,- на моём лице расцветает улыбка. – Не буду.
– Скучал?
– Ещё как.
– Знаю,- она загадочно улыбается, а потом я вижу в её руке мой блокнот.
– Ты что, читала?!
Я даже испугался из-за того, что повысил на неё тон. После всего того, что произошло, она мне кажется хрупкой-хрупкой. Как хрустальная ваза. Одно неловкое движение – разобьётся вдребезги.
– Читала, - говорит она нахально, а меня переполняет радость от того, что она здесь, от того, что она такая же, как и всегда.
– И как тебе?
– Очень грустно.
С её лица сползла улыбка. Она взяла меня за руку и посмотрела мне в глаза. Боже мой, как мне нравятся её глаза! Она сравнивала мои с изумрудами, но о том, что её похожи на янтарь, в котором искрится солнце, я ей никогда не говорил. У неё такие удивительные глаза!
– Всё, что ты пишешь в свой блокнот, доходит до меня. Я читаю все твои письма и всегда жду новых.
– Как это возможно?
– Возможно. На обложке ежедневника выжжен Орион, а он нас связывает. Нас связывает звёздное небо. Всё, что записано на страницах этой книжицы, доходит до меня.
– Тогда ты знаешь, как мне тяжело.
– Знаю, - она сжала мою руку сильнее.
– Ты такая холодная,- вырвалось у меня.
Она растеряно посмотрела на свою ладошку, потом захотела отпустить мою руку, но я не дал ей этого сделать.
– Ну и что с того, что у меня руки холодные?
– Фаер подняла на меня свои прекрасные янтарные глаза. – Внутри я горю! Я так молода, у меня столько сил! Столько всего нужно исправить и изменить! Мне жарко уже от одной этой мысли. Хотя тебе не понять. Пусть твоя кожа и тёплая, но внутри у тебя зима.
– Да, чёрт возьми, я замёрз! И ты в этом виновата!
Меня передёрнуло от того, что я позволяю себе кричать на неё. На это нежное, хрупкое создание, которое так много значит для меня.
– Я не виновата.
– Ты оставила меня одного.
– Те, кого мы по-настоящему любим, никогда нас не покидают. Они могут исчезнуть из нашей жизни, но не из сердца.
– Ты мне не нужна в сердце, ты нужна мне настоящая.
У меня снова выступили слёзы на глаза. Я раньше мечтал о том, чтобы заплакать. Я ведь знаю: от этого становится легче. Но теперь я не хочу больше плакать. Только не перед Фаер.