Анна Фаер
Шрифт:
– Как тебе? – с радостным вызовом спросила я у Макса.
– Ничего интересного. Я слышал идеи и лучше.
– Так расскажи мне их!
– Нет, я тебе не стану их рассказывать. Я лучше объясню тебе кое-что,- он провёл рукой по не расчёсанным запутанным волосам. – До тебя точно ни один человек искал смысл жизни. И все они приходили к выводу, что его либо нет, либо всё предопределено, и он ещё всплывёт. Однако я считаю, что первые были более рациональными в своих суждениях. Пусть они и уничтожали последние надежды на присутствие
– Как уныло! – вырвалось у меня. – Просто живём, просто умираем. Я не хочу это воспринимать!
– Не воспринимай,- безразлично ответил он. – В конце концов, всегда можно надеть розовые очки.
– Нет! Я хочу видеть правду. Как можно больше. Какой бы она не была. Я просто не могу закрывать глаза на все проблемы, не могу не замечать их.
– Принимать всё в себя тоже невозможно,- тихо сказал мне Дима. – А ложь иногда даже и лучше правды.
В этот момент он стал мне противен. Ложь никогда не будет лучше правды.
– Когда-нибудь я всё-таки найду смысл жизни.
– Когда-нибудь,- сухо сказал Макс.
И я замолчала. Макс и Дима не нарушали тишины. Им было видно, что я сейчас напряжённо думаю.
Смысл жизни. Вот зачем он нужен? Разве знание этой истины сделаем меня счастливее? Разве, если я узнаю, в чём смысл жизни, мир станет лучше? Нет! Миру нужны новые больницы, новые технологии и новые лекарства. Миру больше не нужны ответы на вечные вопросы. Вот только они нужны мне.
Наверное, я никогда не смогу сказать: «Я знаю, в чём заключается смысл жизни!» Но разве это грустно? Вся прелесть и весь ужас смысла жизни заключается именно в том, что его невозможно обрести.
– Я думала о том, что смысл жизни – это остаться живым,- сказала я, а лицо Макса сразу же изменилась.
Оно говорило: «Я тоже!» Но рот его сказал другое:
– Не ты первая, не ты последняя.
– Нет, но ведь в этом и есть смысл. Мы всё умрём. Те, кто хочет жить, умрут. Те, кто хочет поскорее покончить со всем, тоже умрут. Всё умрут. А что после нас останется? Ведь лет, эдак, через пятьсот о нас уже никто не будет знать. Даже родные. Вы же не помните своих прабабушек и прадедушек. И единственное, что я понимаю, это то, что нужно что-то изменить. Что-то изменить кардинально, и тогда тебя уже никогда не забудут.
– Ты просто боишься смерти,- сказал вдруг Макс.
– Сейчас нет. Но, когда…
– Нет, Фаер, ты боишься смерти,- повторил Макс.
И я поняла, что он прав. Чёрт возьми, он всегда прав!
– Да! – крикнула я, чтобы прогнать подступивший ко мне страх. – Да, я боюсь!
– А это ненужно. Это же бессмысленно. Тот, кто боится умереть, и тот, кто не боится, по любому умрут оба. Умирать придётся всем. Поэтому о смерти нужно помнить, но не бояться её, нет. В жизни многого можно избежать. Если хочешь, ты можешь не выходить замуж, можешь не заводить детей, можешь отказаться от престижной работы и не закончить школу. Но, когда речь идёт о смерти,
– Ничего себе,- у Димы высоко поднялись брови. – Много же ты наговорил.
– Потому что много думал.
– О смерти?
– Нет, о ландышах.
– Зачем же ты так много думал? – спросила я. – Может быть, ты тоже боишься?
– Нет. Из моего окна видно кладбище. И каждое чёртово утро я вижу напоминание о том, что умру.
– Какие-то странные темы вы выбираете для разговоров. Причём не только она,- Дима кивнул на меня.
Да, он прав. Мы затрагиваем не те вопросы, которые нужно затрагивать тёплыми летними ночами, лёжа под звёздным небом.
Я, наконец, поднялась с асфальта и спросила:
– Орион всегда будет существовать?
Сначала никто не понял моего вопроса, но потом как-то странно и мягко Дима сказал:
– Всегда.
– Всегда,- выдавил из себя Макс.
О, как он не хотел этого говорить! Эту неохоту даже слепой бы заметил! Но всё же он сказал. Наверное, он понимает, как сильно врёт, но не соврать для меня просто не может. Всегда - слишком громкое слово, чтобы им разбрасываться.
– А чем, собственно, наша организация занимается? – начал отвлекать меня Дима.
А действительно?! Я стала ходить, размышляя. Подошла к фонтану, стала ходить по его ровному краю и говорить вслух:
– Я ещё не придумала. Но когда придумаю, я расскажу обязательно.
– А когда ты придумаешь? – спросил Дима, тоже забравшись на фонтан.
– Когда?
– я задумалась, а потом спросила у Макса, наблюдающего за нами. – Когда?
– Когда придумаешь, как сделать мир нестрашным?
– Слышал? – обратилась я к Диме.
– Я глухой, по-твоему?
– Да! – я его шутливо толкнула.
Я просто его толкнула! Честно, я ничего не планировала. Я просто толкнула его, что есть силы, а он взял и упал в фонтан! Кажется, даже ударился.
Я сразу же прыгнула к нему, попыталась помочь ему подняться, поскользнулась и упала сама.
Мы с ним захохотали. Макс подошёл поближе. Протянул нам руки. О! Это он зря! Даже не обмолвившись с Димой словечком, мы со всей силы дёрнули за протянутые нам руки помощи, и Макс оказался в фонтане рядом с нами. Мы с Димой захохотали ещё сильнее.
– Придурки,- покачал головой довольный и счастливый Макс.
Я, сидя в тёплой воде, стала брызгаться на парней. Теперь уж я уверена, что сегодняшнюю ночь я точно запомню! У меня на секунду появилось чувство, что мы празднуем день ВДВ. Наверное, только в этот день все фонтаны кем-нибудь заняты.
А потом я заметила, как красиво искрятся капельки воды в воздухе. Это поднималось солнце. И стоило только солнцу показать свой красный бок, как я поняла, что всю ночь не спала. Тогда я громко и вдохновляюще зевнула. Дима зевнул мне в ответ.