Аномалия

Лозовский Александр

Возле дома – это означало в кафе на углу Некрасовского переулка и Гоголя, столики на улице. Это хорошо, с утра было прохладно, а сейчас приятно. Саша уже ждал и испытывал нетерпение. Он всегда испытывал нетерпение, видимо, считая это разновидностью беспокойства.

Я обратил внимание, что называю героев Валентином и Сашей? Почему не Валей? Мне кажется, Валя звучит слишком по-домашнему, панибратски, а Саша – нет, ничего, нормально.

Шаманство

Саша был небольшого роста – говорил, что метр шестьдесят

восемь. Валентин знал, что метр шестьдесят шесть, но никогда эти сведения посторонним не выдавал. А ему возражал, ему можно. У них было принято подзуживать друг друга, но силы были неравны. У Саши солидное преимущество.

Я упоминал о противоречиях в характере Саши. Вот одно из них. Он абсолютно не страдал комплексом Наполеона, говорил, что сейчас в моде маленькие. И доказывал это на практике. Но напоминаний об этом не любил. Прическа у Саши короткая, сантиметра два-три, не больше, волосы темные, сейчас выгорели, неопределенного цвета – он зимой и летом ходит без шапки. Спереди, увы, скажем прямо – не густые, он потихоньку лысеет. То, что осталось, стоит дыбом, вроде непослушные. Вроде. Но почему он тогда их ерошит, а не приглаживает?

«Ты не метр с кепкой, – в пикировке иногда говорил ему разъяренный Валентин, – ты метр шестьдесят восемь с прической».

Это даже между ними считалось запрещенным приемом. Как тогда быть с Наполеоном?

Саша был скорее кругло-, чем яйцеголовый, во всяком случае, круглолицый и в общем довольно симпатичный. Глаза серые, всегда насмешливо прищуренные – Валентин толком не мог понять, он ехидный или ироничный. Саша отвечал, что это одно и то же, только «ехидный» – бытовое название. Немного портили лицо результаты юношеского увлечения. Учитывая рост и характер, Саша не мог не принять меры – он серьезно занялся боксом и стал кандидатом в мастера. Нос ему попортили, не слишком, чуть-чуть, а вот губы разбили. Оказывается, и губы тоже от бокса страдают, теперь его улыбка даже без старания кажется ехидной.

– Почему попортили? – не соглашался он. – Шрамы мужчину только украшают. – Если судить по успеху у женщин, он был прав. И утверждал: в наше время мужчине не нужно охотиться, нужно только не сопротивляться.

А, кстати, знаете, почему он бросил бокс? Надоело отвечать, в какой категории он выступает – в наилегчайшей.

Так комплекс или только противоречия?

На работе Саша занимался экономическими проблемами, а когда становилось скучно, то подключался к журналистским расследованиям, отчего становилось «весело» не только ему, но и редактору. Редактор связывался с Любой и спрашивал, дорожит ли она мужем. Иногда помогало. Но Саша чаще переходил на нелегальное положение. Увы, и в новой, довольно успешной, Украине «всегда есть место подвигу».

Может, вам образ показался слишком эксцентричным, ничего не могу поделать – какой есть, такой есть.

– Ну, что стряслось? Валя, у меня мало времени. Через два часа планерка. Если я не найду чего-нибудь жареного, пожарят нас. Сгорим. Тираж падает.

– Все газеты падают, – Валентин думал не о газетах.

– Ну конечно, для тебя все падают. А я – не все. Но дело не в этом. Тебе нужно поговорить. Но у меня тоже есть желание.

Валентин понял его обиду, но переключиться на другую тему не мог.

– Саш, я понимаю и хочу, чтобы твое желание исполнилось. – Он остановился. – Но… у тебя одно на уме. Мне сейчас не до этого. Извини, ты пока ничего не заказывал? Давай тебе сто коньяка, мне – пятьдесят. Я уже причащался. И кофе. И по бутерброду.

Валентин знал, что Саша ездит общественным транспортом или, если припечет, на редакционной машине, с шофером. Он говорил: если бы был за рулем, то получал бы ноль информации. Не было бы контакта.

– Заметно, что причащался, аромат… С утра, в рабочий день, Лавров! Мой журналистский нюх говорит, что не зря приехал. Понял. Переключаюсь на тебя.

Пока они заказывали, пока им принесли, пока выпили коньяк и отхлебнули кофе, Валентин мрачно молчал. Саша вопросов не задавал, хотя время от времени ногой постукивал. Он знал, что в интервью нужно уметь ждать, как на охоте. Он умел владеть своим темпераментом.

И действительно, шлюзы открылись, Валентин рассказал со всеми подробностями то, что вы знаете. Пока Саша слушал, на его лице был только все возрастающий интерес, никакого скепсиса или сомнений, в этом тоже проявлялась журналистская школа. Исповедь нельзя прерывать.

Когда Валентин закончил, на выразительном лице Саши пробежала целая гамма чувств, но насмешки, как ни странно, не было.

– Ну как? Ты думаешь, чепуха? Мнительность?

Ответ был неожиданным:

– О снах ты мне не говорил. Валя, я помню у тебя с такими снами было какое-то время после Милы Росевой. Я правильно помню?

Валентин вздрогнул.

– Черт, как же я мог об этом забыть.

– Вот в этом деле я тебе помочь не смогу, обратись к Гольдбергу. – Имелся в виду тот психолог, о котором я уже упоминал.

– В этом не можешь, а в остальном?

– В остальном могу. Это моя работа. Расследование. Нужно выяснить, было ли в действительности то, о чем говорят слухи. Ты – это и есть слухи. Ты их разносишь. Будем проверять.

– Как это?

– Очень просто. То, что с тобой произошло или кажется, что произошло, невероятно? В этом вся изюминка? То есть главное – не совпадение, а невероятность. Так?

– Да, примерно, – неуверенно поддержал Валентин. – Хотя пес мог умереть, палец могли откусить, но я не мог быть с этим связан. Мои желания.

– План такой. Ты на тех же условиях пожелаешь чего-то реального, но маловероятного, от тебя не зависящего. Но сделаешь точно так, как это было: пожелал, увидел картинку, что там еще – сплюнул через правое плечо…

– Никуда я не плевал и заклинаний не шептал.

– Ну и отлично. Когда убедишься, что ты не Илья-пророк, забудем об этой истории.

– Ты думаешь, что мне нужно изображать из себя идиота и что-то задумывать, желать?

– Уверен. Я психологию людей знаю. Хочешь забыть – сделай хоть глупую, но проверку. Чем глупее, тем лучше, потом будет неловко вспоминать. В комплекте и о проверке, и о твоем перепуге. Понял?