Анри Барбюс
Шрифт:
Так началась дружба-полемика, дружба — вечный спор и постоянное взаимное влечение.
Два высоких, чуть сутулых человека стоят друг против друга в редакции «Юманите». Взгляд Роллана задумчив, туманен, у него бледное лицо, несущее следы глубокой мысли. Барбюс порывист, нетерпелив, напорист. Их взгляды скрестились. Они как бы говорили: «С тобой будет нелегко, но и без тебя уже невозможно».
Они пришли к мысли о необходимости создания новой организации и нового издания — «Клярте» («Свет»).
Этим словом кончается манифест организации, написанный Барбюсом. Журнал
Читатели «Юманите», любимой газеты всей трудовой Франции, называемой дружески-фамильярно «ЮМА», нашли в первомайском номере известие о создании международного объединения интеллигенции «Клярте» и о его составе.
Барбюс и Роллан открывали список имен известных всему человечеству мастеров культуры: Анатоль Франс, Поль Вайян-Кутюрье, Георг Брандес, Томас Гарди, Бласко Ибаньес, Эптон Синклер, Альберт Эйнштейн, Стефан Цвейг…
Могучее сообщество. «За такими можно в огонь и воду!» — с радостью говорили одни. Другие исподволь начинали собирать силы противодействия. Третьи настороженно молчали.
Что объединило людей и художников столь разных направлений? Какой флаг поднялся над строгим зданием «Клярте»?
Верность идее освобождения человечества. Поддержка народных масс, идущих к власти ради справедливой перестройки общества. Решимость соединиться с массой борцов против чудовища империализма, против губительного лицемерия лжепатриотов, против гнусности морали, скрывающей жадность хищника.
Такие мысли были положены в основу объединения.
Слова об «общем строе» «боевого отряда» на страже культуры придавали манифесту звучание сигнала к атаке.
Так создавался «интернационал мысли». Он просуществовал недолго, и некоторые из участников его в бурном течении времени утратили боевой дух зачинателей «Клярте». И все же этот союз оставил на страницах истории печать благородных стремлений — разить империализм и отвести от молодой Страны Советов руку ее палачей.
«Клярте» впервые соединила Анри Барбюса и Ромена Роллана.
Роллан дивился энергии, боевитости Барбюса. Он не мог, как Барбюс, искать схватку, но уже был готов прикрыть собрата в ее разгаре.
Новый друг овладел мыслями Роллана, как овладевает образ воображением художника. Вот такими могли бы быть в жизни сильные духом люди, которых Роллан изображал в своих книгах. Даже сам Жан-Кристоф Крафт!
При встречах они все чаще обращаются к имени русского титана. Они решили писать ему, привлечь его к их общему делу.
— Какие у вас сведения о Горьком? — спрашивает Роллан.
— Увы, неважные. У него туберкулез, он сам написал мне об этом из Берлина. Теперь он уже, вероятно, в Шварцвальде.
— Но ведь он обещал писать в «Клярте»?
— Да, как только почувствует себя лучше. — Барбюс помолчал немного. — Чем только платить будем? Наш бюджет — это чистая символика. Двадцать пять франков за страницу — становится даже стыдно.
— Дорогой друг, надо знать Горького. Ваш тариф только убедит его в независимости «Клярте»,
И все же что-то сильно беспокоило Роллана в тактике Барбюса. Горячность и резкая прямота, ярая ненависть к зачинщикам войн и страстная революционность — не угрожают ли они устоявшемуся идейному миру Роллана?
Автор «Жана-Кристофа», хранитель духовных ценностей человечества, встревожен. Он опасается «крайностей» Барбюса, а в особенности его прямолинейных сторонников.
Признав необходимость борьбы против войны, Роллан еще живет в «царстве Духа и Разума». Только на несколько ступенек он спустился вниз из своей башни с надписью: «Над схваткой». Но, пройдя эти несколько ступенек, он увидел, что нужно отдать правде Барбюса все — проститься со всеми своими абстрактными святынями.
Тогда и начались разногласия. Незаметно для самого себя, честного сторонника революции, Роллан оказал услугу всевозможным прекраснодушным жрецам «независимости Духа», тем, кто стал «более роялистом, чем сам король». «Ролландистами» в пору расцвета деятельности группы «Клярте» называли Жоржа Дюамеля, Пьера Жана Жува, Стефана Цвейга и других «подданных царства Духа», боявшихся революционных мер и предпочитавших позицию «над схваткой» борьбе с капитализмом.
3 декабря 1921 года подписчики «Юманите» с изумлением прочли статью Анри Барбюса, впервые употребившего термин «ролландизм». Он объявил войну «политике невмешательства в политику».
«Как ни переворачивай в разные стороны слово «политика», оно от этого не перестанет означать «осуществление», — в области, где все надо осуществить и где чистая идея улетучивается или так и остается чистой идеей», — писал Барбюс.
Так начался жаркий спор между «ролландистами» и «кляртистами», как называли сторонников Барбюса.
«Я поднял перчатку», — сказал Роллан и в январе 1922 года в открытом письме, напечатанном в брюссельском журнале «Ар либр», вступил в «генеральное сражение». Роллан снова напоминал девиз Клерамбо: «Один против всех». Разумеется, он чувствовал всю несостоятельность этого девиза. Приходилось прибегать к туманным разъяснениям: «Один против всех — это тот, кто спасает сокровище, принадлежащее всему человечеству, сокровище, которое в пылу битвы оно рискует потерять».
Как много нужно будет пройти великому мыслителю, чтобы понять истину Горького: «Один и все!» Роллан признается в своих заблуждениях, он скажет: «Горький открыл мне глаза на мои ошибки».
Пока же в споре с Барбюсом Роллан со страстью фанатика пытается примирить позицию индивидуализма с симпатией к революции.
И все же Барбюс очень дорожил им. И потому, что Роллан был ему лично близок. И потому, что это имя помoгaлo привлекать к движению «Клярте» других колоссов мысли. Но даже Роллану Барбюс не может уступить ни крупицы своих убеждений. Его бесит расплывчатость мысли, размывание действенной революционной страсти в потоке общих фраз.
А ретивые «кляртисты», такие, как Марсель Мартинэ, закусив удила, стремились вовлечь Барбюса в травлю Роллана. Они отказывали Роллану в праве называться революционером.