Анри Барбюс
Шрифт:
Горький, ответил, углубив замечание Барбюса:
— Искусство, вышедшее из недр самой земли, из дали полей и глубин городов, своим духовным здоровьем, своей правдой обновило художественную жизнь человечества.
Они разошлись во взглядах на биографические, обращенные в прошлое произведения, появившиеся в изобилии во Франции. В их потоке «В сторону Свана» М. Пруста и даже романы дю Тара казались Барбюсу свидетельством нищеты буржуазной литературы. Ее лохмотьями, может быть и красочными, но все же лохмотьями.
Но Горький видел в подобных произведениях ценность документа, помогающего познать прошлое. И тут Горький, вдруг весь как-то изменившись, словно переполнявшие его презрение и гнев диктовали ему короткие, язвительные, поражающие цель сухими меткими выстрелами характеристики, заговорил о мелком буржуа, о мещанине, проникающем во все щели. Вот мишень, по которой надо немедленно бить изо всех орудий!
О себе Горький сказал:
— Мои произведения — это произведения писателя моего времени, моего поколения. Мы поем мессу и обносим оградой историю. Но в литературе возникли другие силы. Они творят человека, шагающего из сегодня в завтра.
Слушая, с каким восторгом Горький говорит о рабочих корреспондентах, о молодых писателях, Барбюс представил себе, что когда-нибудь вот так же если не он, то какой-то другой старый французский писатель будет размышлять и говорить о социалистической литературе Франции.
Вот уже есть опыт. Россия учит, и Горький прокладывает путь литературе Грядущего.
Мысли Горького были мыслями-воинами. Воинами старыми, закаленными в битвах. Но оружие их было современным.
…Их беседа касалась различных вопросов. Она шла как бы по спирали, витки которой все расширялись, потому что из множества конкретных наблюдений, которыми они делились, рождались обобщения большого плана.
Барбюс вынес из этой первой встречи радостное предчувствие их будущей совместной работы для нового мира. То было предчувствие и другого: дружба эта — требовательная и строгая, погода будет и ясной и бурной. Но все же он твердо знал, что они будут идти рядом и он услышит, как сливается шум их крыльев.
Это делало его счастливым.
3
Книга о Грузии создавалась в Архангельском под Москвой.
Барбюс работал напряженно, отдыхая только за партией в шахматы. Иногда он отрывался от каждодневного труда для важных, впечатляющих встреч.
В Архангельском он познакомился с Михаилом Ивановичем Калининым.
Разговор через переводчика имеет свои преимущества: остается больше времени для того, чтобы смотреть. В облике Михаила Ивановича поражало соединение мудрости человека, прошедшего большую жизнь вместе со своим народом, и удивительной простоты, душевности, живого и горячего интереса к собеседнику. Барбюс подумал, что в Калинине воплощены черты настоящего народного вождя.
По субботам в Архангельское приезжала из Москвы Клара Цеткин. Барбюс часто видел ее в саду за маленьким столиком, заваленным бумагами, на которые она клала камешки, чтобы листы не разлетались.
Что она пишет? Это не мемуары. Хотя они были бы потрясающей историей современной революционерки. Но каждый раз, как только она принимается за эту работу, срочные дела ее отвлекают. Ее зовет сегодняшний день. Она бросается в его бури, она плывет на его волне. Теперь она готовится к VI конгрессу Коминтерна.
Барбюс сказал о Кларе: «Пролетарии всего мира протягивают ей руки». Но, произнося это, Барбюс не мог знать, что последний подвиг ее еще впереди.
В августе 1932 года в Берлине готовилось первое заседание вновь избранного рейхстага. По существующему положению его должен был открывать старейший депутат. Таким была Клара Цеткин… В это время ей минуло 75 лет. Тяжело больная, она жила и лечилась в Москве.
Никто не предполагал, что могучие крылья старой орлицы примчат ее в Берлин, где в прокуренных пивных реваншисты открыто и нагло вербовали своих приспешников. Но политический темперамент Клары не был подвластен ни годам, ни болезни.
Когда на трибуну рейхстага ввели под руки престарелую Клару, в зале на несколько минут воцарилась глубокая тишина. Она была тут, эта женщина, борец и прозорливец, история и легенда, прошлое, настоящее и будущее Германии одновременно. Это была Клара. Она принесла в этот зал воспоминания, которые вызывали слезы на глазах ветеранов, и старые бойцы расправляли плечи. Это было прошлое, и это была Клара.
Но взгляд Клары был устремлен в будущее. И, ловя этот взгляд, молодые видели огонь тех классовых битв, которые предстояли им. И луч честной славы, окружавший ореолом седую голову Клары, озарял и их лица.
Но в ее взгляде таилась и холодная, несокрушимая сила. Она ужаснула врагов, и они дрогнули. В тот миг, когда все, как один человек, встали, приветствуя Клару, они встали тоже. Они били в ладоши, как все. Не потому, что ее сила покорила их. Нет, ее сила ужаснула их. Они встали, потому что испугались. И это тоже была Клара.
Внезапно снова воцарилась тишина. Первые слова речи упали в эту тишину как бы с разбега. Голос Клары, не усиленный репродукторами, слегка дребезжал. Словно прекрасный звон дорогого стекла с тонким изгибом трещины.
Она призывала крепить единый фронт против фашизма.
Никто в зале не осмелился нарушить благоговейную тишину исторической минуты: рейхстаг слушал Клару!
О чем думала она, собравшая все силы для этой речи? О, она снова была молода! Знакомый ей зал лежал перед ней, а над нею витали образы великих и дорогих, ушедших в ту даль, на пороге которой она уже стояла и которая уже не страшила ее: Энгельса… Ленина.
Она слышала их голоса.
И в эту минуту она ощущала их бессмертие так ясно, как можно ощущать лишь то, что живет.
Барбюс не был в рейхстаге в тот час, но, прочитав о выступлении Клары, он увидел ее на трибуне рейхстага живо, такою, какой видел ее над листами рукописи, прижатыми камешками в Архангельском.
И он до конца своих дней сохранил в памяти славную старость Клары и ее вечную и драгоценную молодость.
Это посещение Советского Союза потому еще так памятно было Барбюсу, что ему довелось присутствовать на VI конгрессе Коминтерна.