Антарктическая одиссея (Северная партия экспедиции Р. Скотта)
Шрифт:
Следующие два дня мы обследовали побережье к северу от мыса Барроу, наблюдали за состоянием льда и собирали образцы пород. Здесь, как и во всех других местах побережья, где я побывал, преобладают обрывистые склоны, сложённые зелёными кварцитами с горизонтальными жилками кварца и кальция. Но включений металлических минералов здесь нет, и единственной интересной находкой была плесень пунцового цвета на стенках трещин в местах их соединений, оказавшаяся одноклеточным растением.
Теперь постоянно встречались следы птиц, а над нашими головами часто кружили стаи снежных, или антарктических, буревестников. Было известно, что они гнездятся в этих местах — Борхгревинк вывез отсюда несколько яиц, а в походе мы убедились, что все прибрежные пещеры населены буревестниками. В одной пещере я насчитал до ста птичьих трупиков, разбросанных
80
Птичье гнездо (англ.). (Прим. перев.)
Одиннадцатого октября мы вышли из бухты Сирен, протащили сани до мыса Вудбар и здесь провели два дня. Большую часть времени я один обследовал берег бухты Прешер и собирал образцы горных пород со скальных выходов в заливе. Перемещаться по льду было очень трудно, я по колено увязал в рыхлом снегу и кончики лыж увидел один-единственный раз — когда поднял ноги, чтобы повернуть к дому. Желая сделать шаг вперёд, я был вынужден поднимать не только ногу с шестифунтовой [2,7 кг] лыжей, но и фунтов десять [4,5 кг] налипшего на неё снега. К тому же в тот первый день я попал на скрытый снегом участок льда, залитый водой, выступившей около трещины, и лыжи вообще перестали идти. Это, конечно, спасло меня, но в результате на лыжи намёрзло дюйма два [5,1 см] льда, от которого в это утро я так и не смог избавиться.
На следующий день тюлень Уэдделла, лежавший с момента нашего прибытия у кромки припая, произвёл на свет детёныша. Мы радостно его приветствовали — это была первая бесспорная примета лета. И действительно, вскоре температура подскочила до нуля [-17,8 °C], и в последующем если и опускалась ниже, то лишь на несколько часов. Сезон весенних походов закончился, спальные мешки начали просыхать, отныне ночи были нам приятнее, чем дни. Это верный признак, отличающий весну от лета. Если партии, которая тащит сани на себе, больше нравится время, проводимое в упряжи, значит, весенняя или осенняя температура ещё не отступила.
Тринадцатого мы снялись с места, дошли до острова Фараон близ мыса Айлендс, но тут нас на три дня задержал ветер, мешавший производить съёмку побережья и собирать образцы. И здесь было трое самок тюленей Уэдделла с детёнышами, но они решительно не подпускали нас близко. Убедившись, что последние шторма прошли намного ближе к берегу, чем предыдущие, и поверхность льда в результате сильно улучшилась, мы решили попытаться пройти к мысу Пенелопе не в обход бухты, по твёрдому льду, а напрямик. Мы так и сделали, когда буря позволила закончить съёмку местности, и 17-го уже стояли лагерем в пещере Эбби. В ней нашли запасы продуктов, сани и части двух освежёванных тюленей — охотничьи трофеи Левика. Они внесли приятное разнообразие в наш стол после двухнедельной пеммиканной диеты.
Восемнадцатого занимались съёмкой южной части бухты Рилиф, 19-го забрали почти все продукты, на санях доставили к горе, находящейся на полпути между ледником Дагдейла и мысом Пенелопе, и оставили там. Они могли понадобиться впоследствии, при работах в глубине залива. На обратной дороге видели поморника, привлечённого, очевидно, останками тюленей. По-моему, он был крайне поражён тем, что его появление вызвало сенсацию.
После того как мы избавились от основного груза и 12-футовых [3,66 м] саней, поход через залив к мысу Адэр был всего-навсего увеселительной прогулкой, и, к удивлению Левика, партия появилась в дверях хижины точно к чаю. По пути мы насчитали не меньше двадцати тюленей, а ближе к берегу увидели, что морской лёд буквально усеян следами мириадов пингвинов Адели. Весёлый шум птичьего базара разносился далеко вокруг.
Левик и Браунинг возвратились неделю назад, и опять же, только они перешагнули порог дома, как поднялась метель, продлившаяся несколько дней. Но их это не волновало, слишком они были заняты вскрытием тюленя-крабоеда и набивкой чучела из шкуры императорского пингвина — оно стояло у моего изголовья, — а Левик, кроме того, ещё и записями начатых им систематических наблюдений над повадками пингвинов Адели. Это, наверное, самая подробная работа такого рода.
Снова потребовался всего лишь один день, чтобы втянуться в привычный ритм жизни. Думаю, контраст между небольшими передышками в хижине и экскурсиями составлял главную прелесть нашей походной жизни в Антарктике весной и летом. Основным событием этих дней был нескончаемый поток пингвинов, которые непрерывно устремлялись с северной части мыса Адэр к птичьему базару, спеша обзавестись семьёй и домом. За мысом их стаи несколько рассеивались, но все они двигались лицом к побережью и лишь очень немногие, переборов стадный инстинкт, отклонялись от своего пути, чтобы взглянуть на незнакомцев.
Припай был испещрён их следами, в проталинах истоптанный снег превратился в грязь. Абботт, придя с вершины мыса, сообщил, что колонна пингвинов растянулась не меньше, чем на три мили [4,8 км], и что они продолжают прибывать в таких же количествах. Сам птичий базар так и кипел, вовсю шла подготовка к брачной жизни. Самцы и самки, уже нашедшие своих избранников, суетились около гнёзд и воровали строительный материал друг у друга. Птицы группировались небольшими колониями, насчитывавшими от десяти до нескольких сот особей и занимавшими все бугорки и выступы, даже мало заметные. Надо полагать, что при таком огромном количестве птиц, гнездящихся на склонах и скалах мыса Адэр, летом при оттепели на пляже очень сыро.
В общем пингвины нам не мешали, не пытались строить гнёзда слишком близко к дому, хотя время от времени группы лазутчиков перебирались через сугробы к подветренной стене дома и заглядывали в окна. Нас они обычно не трогали, но о нашем появлении рядом с гнёздами возвещали громкими криками, долго нёсшимися нам вслед. Иногда находился смельчак, а может, просто индивидуум, страдающий несварением желудка или печёночной коликой, который при виде незваного гостя срывался со своего гнезда ещё за много ярдов от пришельца, кидался прямо ему в ноги, цеплялся за них как можно выше и изо всех сил молотил по ним ластами.
Забавнее всего был их страх перед санями, в которых мы доставляли лёд. Наверное, они принимали их за морского леопарда [81] или косатку. К человеку они относились, в зависимости от настроения, то со снисходительным безразличием, то с добродушным любопытством, то с оскорбительной бранчливостью или откровенной враждебностью, перед санями же отступали волнами, оставляя гнёзда пустыми на двадцать — тридцать ярдов [18,3-27,5 м] с обеих сторон санной колеи.
Бросалось в глаза, что каждая прибывавшая стая испытывала огромную усталость. Большинство, найдя места для гнёзд, немедленно падали и погружались в сон, сотни других засыпали ещё раньше на подступах к припаю или у его кромки. Довольные тем, что они достигли места назначения, они, видимо, мирились с тем, что им достанутся худшие места.
81
Морской леопард — антарктический тюлень со своеобразной внешностью — длинное и тонкое туловище, длинная и тонкая шея. Голова несколько похожа на голову змеи. Максимальная длина — 3,1 у самцов и, более (до 3,6 м), у самок. Мех короткий, подкожный жировой слой развит слабее, чем у других видов тюленей. Хищник: поедает не только рыбу и головоногих моллюсков, но и пингвинов и других тюленей. Ест также мясо убитых китов. На человека может броситься только при преследовании. (Прим. выполнившего OCR.)
За несколько дней птичий базар заполнился, и тем не менее поток птиц, прибывающих с морского льда, не иссякал. На первых порах серьёзных столкновений не было, но к концу октября самцов стало, по-видимому, намного больше, чем самок, и начали возникать драки, почти всегда из-за посягательств холостяков на чужих подруг. Мне запомнились две раненые птицы, на примере которых видны разные методы борьбы: молодой самец с окровавленным ластом и большим красным пятном на белых перьях груди, к которым он его прижимал, и самка с выклеванным глазом и большой раной на голове. Птицы, сидящие на яйцах в гнёздах, сражаются клювами, те же, что не заняты насиживанием, пускают в ход ласты.