Антарктида online
Шрифт:
Так что же – сидеть и ждать, пока самозваные миротворцы не вывалят на наши головы гуманитарный груз осколочно-фугасного действия?
Разведданными мы не располагали. Впрочем, общую обстановку вокруг континента и приблизительную дислокацию всевозможных ВМФ мы легко отцеживали из сообщений СМИ.
Две американские авианосные группы продолжали кружить возле наших берегов и постоянно усиливались. Южная группа приняла в свой состав два фрегата австралийских ВМС и новозеландский эсминец. В трехстах милях к северо-западу проводила учения китайская эскадра. Корабли японских сил самообороны слонялись по океану приблизительно в том же районе, следя за китайцами, американцами, нами и вообще всеми. Чилийские и аргентинские корабли то и дело появлялись близ острова Ватерлоо и, ничего не предпринимая, одним своим видом подкрепляли претензии своих правительств. Наконец, в Тихий океан полным ходом шла еще одна авианосная группа – британского Grand Fleet'а. Подсчитывая боевые единицы, мы то проникались уважением к себе, то покрывались холодным потом.
– Стоп, стоп! Если считать каждый корвет, мы точно запутаемся. Прежде всего – авиаматки. Ударные авианосцы, авианесущие крейсера, вертолетоносцы… что там еще бывает?
– Тяжелые авианесущие эсминцы.
– Чего-о?
– Того. У японцев есть такие.
– А авианесущих шлюпок у них нет? При том Япония на нас вряд ли полезет… А вот вертолетоносец – это серьезно. Чей?.. Откуда идет?.. Из Йокосуки? Ясно. Послезавтра этот йокосучий гад будет у наших берегов. Теперь сосчитаем десантные суда…
Считать-то мы могли сколько угодно, а толку? Ни «F/A-18», ни «чинук» из винтовки не собьешь, а «стингерами» мы не располагали. В числе научного оборудования на Мак-Мёрдо, Неймайере и Дюмон-Дюрвиле имелись ракеты разных систем. Геофизические. Чье-то наивное предложение немедля переоборудовать их в управляемые зенитные встретило лишь общие вздохи да печальные смешки тех, кто хоть немного в этом разбирался. Сказать-то можно. А ты попробуй сделать.
Полуофициальная-полуподпольная дипломатия, «Антарктида online», получившая статус информационного агентства, да наброски планов гражданской обороны – очень скоро мы поняли, что располагаем только этими средствами против сил вторжения.
Больше я на заседания комитета по самообороне не ходил – не хотел портить себе настроение. Зато Непрухин как начальник станции, мэр и, соответственно, комендант гарнизона Новорусской оттуда не вылезал.
Лететь нам предстояло через Токио, Шанхай, Бхопал и Каир. Строго говоря, один из первых двух промежуточных пунктов был лишним: самолет вполне мог покрыть без дозаправки расстояние Мак-Мёрдо – Шанхай или Токио – Бхопал. Дело в том, что мы – я имею в виду Конгресс – все-таки пересмотрели свое отношение к Китаю, и посадка на его территории стала делом символическим. Как и посадка в Японии.
Шимашевич с самого начала предлагал иной маршрут: Ванкувер – Квебек – Лиссабон – Женева. В ответ на мой вопрос, не арестуют ли антарктическую делегацию прямо на борту самолета в порту промежуточной посадки, набоб лишь иронически усмехнулся уголком рта. Все у него было схвачено.
Не исключено, что его маршрут был безопаснее, зато наш вариант сулил кое-какие дивиденды в политическую копилку антарктов. Пусть небольшие. Мы не могли себе позволить разбрасываться медяками.
Шеклтон и Кацуки уже были тут (они вообще редко покидали Амундсен-Скотт), а бенгальский индус Четан Чаттопадхъяйя прилетел на следующий день после меня. Прежде я видел его мельком, но знаком не был. Смуглый, гибкий, с римским профилем, блестящими глазами, такими же зубами и, разумеется, с бзиком насчет говядины – словом, типичный индоариец, только без чалмы. В Антарктиде ему понадобилась бы чалма на меху. Он даже мог довольно сносно объясняться по-русски – оказывается, учился не только в Оксфорде, но и у нас в известном вертепе бывшей дружбы народов имени Лумумбы, что рядом с психбольницей и крематорием. Я тоже мог похвастать успехами в языках: уже на второй день произносил «Чаттопадхъяйя» без малейшей запинки. Он-то легко позволил называть себя просто Четаном, но вызубрить вместе с именем и фамилию было для меня делом принципа.
Вдвоем с Четаном мы ликвидировали пробелы в нашем понимании текущего момента: читали через Интернет прессу, просматривали записанные на пленку репортажи Си-би-эс, Эн-би-си, Си-эн-эн и прочих трехбуквенных телеканалов, вникали в ноты и меморандумы. Тейлор выделил для нашей делегации двух секретарей, быстренько приведших Эверест информации к экстрактной форме – иначе мы не управились бы с ней и за месяц. Ничего не могу сказать, ребята оказались толковыми. Отсекать лишнее американцы умеют. Умение сфокусироваться на проблеме – так это у них называется. Плохо только, что они сами решали, что для нас лишнее, а что нет, а мы не имели времени проконтролировать их работу. Оставалось слепо довериться.
И еще оставался Моисей Соломонович…
И была команда научников Майкла Уоррена, по сей день не занимающаяся ничем, кроме собственно науки. Завидуя им в душе, я наскакивал на Майкла, требуя участия «этих дармоедов» в более насущных, с моей точки зрения, делах. Уоррен стоял скалой, не сдаваясь и не идя на компромиссы, а Тейлор колебался, поддерживая то меня, то Майкла. Теперь в одночасье выяснилось, что я был не прав абсолютно, Тейлор не прав наполовину, а Уоррен прав на все сто. Его ребята не были дармоедами. Собранный ими материал и результаты детальных расчетов, едва уместившиеся в толстенной папке, заставили меня просидеть над ними ночь. Крепчайший кофе обеспечил Майкл, междометия были мои, а на рекомендации Шимашевича соблюдать полезный для имиджа мачо режим дня я плюнул. Какой может быть режим, когда тут такие результаты!..
Уоррен выделил нашей делегации отдельную кубатуру – один из привезенных с Новорусской домиков. Его сборкой, вставкой стекол, проводкой электричества и так далее занимались отнюдь не мы – нам было неловко, мы пытались помочь, но нас гнали заниматься более важными делами. К тому же дом был нужен нам всего лишь на несколько дней, а потом в него предполагалось поселить многодетную семью из Тайваня. Вообще поселок Амундсен-Скотт в глубине континента испытывал те же демографические трудности, что и мы на побережье. Тут жило, ютясь и теснясь, уже человек пятьсот. Сюда было много труднее добраться – зато здесь был горный курорт, хотя и без гор. Рай для сердечников, астматиков и всех, кто не жалует насморк. (А покажите мне того, кто его жалует!)
Жаль, что в Антарктиду пока не прибыло ни одного эскимоса, умеющего строить иглу и с комфортом жить в ледяных стенах – никаких тебе привозных стройматериалов, а из инструментов только ножовка. У нас в Новорусской ледяные дома сразу начали бы таять, а здесь стояли бы лет по десять как минимум.
Понятно, что наш презент – пять домиков – был встречен на «ура». Уоррен как раз пытался протащить через Конгресс законопроект об обложении прибрежных станций строительно-топливным налогом в пользу станций глубинных, в первую очередь столицы. Нашел время!
Хотя, конечно, у кого что болит…
Состав пришельцев здесь был еще более пестрым, чем в Новорусской. В регулярных и уже успевших поднадоесть всеантарктических голосованиях иммигранты не участвовали (мы все-таки ввели годичный ценз оседлости для получения гражданства, сделав исключение для Шимашевича с его яхтсменами), часто путались без дела, внося гам и суету, занимались благоустройством станции, как они его понимали, и кормились по долговым распискам. Продовольственные и топливные запасы столицы таяли гораздо быстрее, чем мы еще недавно надеялись. Как и в Новорусской. Как и везде.