Антиблокада
Шрифт:
– Развернись и уходи, ты вне зоны обстрела.
– Корму подставлять не буду!
– Хорошо, доверни вправо, на восток. Зажми правый фрикцион. Стоп, прямо! Прибавляй!
Через три минуты из САУ выбрался весь экипаж и кинулся осматривать её.
– Как по нам били! Всё просто гудело!
– Во! Пальцы менять надо! Три штуки! Как только гусеницу не порвали! Чудом ушли!
– прокричали они из-за продолжающейся артподготовки.
– Тащи стяжку и инструменты!
Ребята занялись ремонтом
Диброва рассказал, что никого понукать на марше не пришлось: один из батальонов обнаружил массовое захоронение ленинградцев, строивших Лужский рубеж. Ему бинтовали голову, осколком зацепило, он отплёвывался кровью на снег, выбило несколько зубов, и рассказывал о том, что его бойцы поклялись над могилой: огромным противотанковым рвом, наполненном телами, что ни один немец не уйдёт живым с нашей земли. Пленных у лыжников 59-й не было. Домой возвращались по новой ледовой переправе. Тридцать пять км, и дома! Похоронили ребят. Отзвучали выстрелы салюта. Бабы ревут. Прошли в "келью", помянули всех. Вася напомнил, что у нас двое пленных, и надо вызвать особый отдел.
– Скажи дежурному, чтобы вызвал. Что там "лейб-гвардеец"?
– Последнее время плакал. Себя жалеет.
– Скорее, от бессилья. Вражина, тот ещё! Пусть приведут.
– Максим, а разве можно так обращаться с человеком?
– задала вопрос Женя.
– Хитрый вопрос, Женя! С человеком - нельзя. С врагом можно, когда сведения нужны. Ты можешь не понять, хотя, ты - врач, и знаешь, что иногда требуется сделать человеку больно, чтобы он выжил. Здесь речь шла только о тех сведениях, благодаря которым, на минах не погибли наши люди. Речь шла об их жизнях. Могу сказать только одно: удовольствия мне это не доставляет, но, иногда приходится идти на это, когда "язык" один, упрямится, а сведения нужны срочно.
– Не знаю, Максим, я бы не смогла.
– И не нужно, чтобы ты это могла. Война - не женское дело, Женечка.
Привели пленного. Рука на перевязи, медицинская помощь оказана. Стоит, поджав губы, всем своим видом выражая презрение к нам, быдлу, по его мнению.
– Мы вызвали Особый Отдел армии, и передадим Вас туда.
– В ЧеКа?
– Вы плохо понимаете по-русски?
– Я хорошо понимаю по-русски, и говорю, тоже.
– У Вас немецкий акцент.
– Я давно живу в Германии, большевики лишили меня Родины.
– Родины Вы лишили себя сами. Большевики лишили вас привилегий. Ну, да! "Конфетки-бараночки, ах, вы, лебеди-саночки!" А потом:
"Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,
и героям наскучил солдатский жаргон,
и кресты вышивает последняя осень
по истёртому золоту наших погон."
Интересно, почему вы, считающий себя русским, служили фашистам?
– Я обязан отвечать на этот вопрос?
– Да, нет. Вы на него честно ответить не сможете.
– А зачем отвечать честно быдлу?
– Мужики, выйдите на минутку!
– Максим! Не делай этого!
– Да успокойтесь, ничего я ему не сделаю. Идите, на несколько минут!
Я подождал, пока все выйдут, но видел, как сжался "лейб-гвардеец", стараясь сохранить присутствие духа.
– Когда твои родственники пасли коров на Тамани, мои - правили Россией. В моей семье две московские царицы. Рюриковичи мы. Были воинами, и воинами умрем. А ты, правнук шлюхи из Заксен-Ангальта, будешь повешен, как предатель. Всё понял, "граф"? Иди!
Он повернулся, сделал два шага.
– Застрелите меня, князь!
– Не достоин. Так умирают воины, а ты - предатель.
Подъехавшие через полчаса особисты, забрали обоих пленных, их документы. Через день начальник Особого Отдела 52 армии приехал и поблагодарил Михайлова, и весь первый взвод, за захват важного "языка", который оказался одним из руководителей школы абвера в Таллине.
У меня спросили только:
– Вы допрашивали его?
– Да, меня интересовали минные поля между УР "Теремец" и УР "Подберезье". После того, как он дал исчерпывающие показания, я допрос прекратил. О том, что он из абвера, он не говорил. Я, правда, и не спрашивал. Это выходит за уровень моих интересов.
– Он жалуется, что ключицу ему сломали после пленения.
– Да, он отказывался сотрудничать. Допрос происходил в поле, на выходе, в присутствии моих подчинённых. У него была истерика. После получения данных, ему была оказана медицинская помощь.
– Я Вас понял. Сейчас он охотно даёт показания. Очень интересуется Вашей фамилией.
– Она ему ни к чему. Видимо, рассчитывает на то, что ему удастся передать информацию обо мне немцам. Общее впечатление от допроса: махровый белогвардеец, идейный враг СССР. Впрочем, трудно ожидать иного от абверовца. Мы же, в некотором смысле, коллеги, но стоящие по разную сторону линии фронта.
– Да-да, конечно. Я всё понимаю, товарищ капитан. Ещё раз спасибо! Ценного гуся поймали!