Античность как геном европейской и российской культуры
Шрифт:
Европейский национализм стоил московской ксенофобии. Россия не была нацией, а сразу из бурного многоэтнического варева вырастает как империя. Империя, в которой созревают и просыпаются нации. И в этом отличие от Империи США, где нации не самоопределяются, а сливаются в некую имперскую нацию – американцев, ибо составлены из приехавших туда вполне отчетливых национальных обществ. Россия была совсем на другом уровне национального самосознания. Русский народ до Первой мировой еще не ощущал себя единой нацией, определяя себя как тамбовских, калужских, «пскапских» (так, к примеру, в раннем советском фильме «Мы из Кронштадта»). Сошлюсь на точку зрения современного исследователя – Дениса Драгунского: «Слово “русский” на самом деле молодое. Оно от элиты спускалось к народу очень долго. ‹…› Если князь Игорь и певец о его полку говорили: “О Русская земля! Уже ты за холмом”, то еще в XIX в. были псковские, смоленские, а также демидовские. А также были чичиковские и коробочковские, а в основном – местные, как и во всем мире, кстати говоря, во всех переписях примерно до 80-х годов XIX в. 80 % населения на вопрос “кто вы?”, отвечали: “мы тутошние”, мы тут живем – и все» [52] .
52
Самоидентификация россиян. Цикл публичных дискуссий «Россия в глобальном контексте». Вып. 23. М.: Никитский клуб, 2005.С. 23.
Г. П. Федотов в своем знаменитом рассуждении о свободе отказал Французской революции в праве претендовать на введение этого понятия в европейскую жизнь: «Трудно понять, каким образом Великая французская революция могла считаться колыбелью свободы. Так думают люди, для которых ярлыки и лозунги важнее подлинных исторических явлений. ‹…› Революция нашла в старом
53
Федотов Г. П. Рождение свободы // Федотов Г. П. Судьба и грехи России. В 2-х тт. Т.». СПб.: София, 1992. С. 270–271.
54
Де Токвиль писал: «Одним из первых шагов французской революции была атака на церковь, а из всех порожденных революцией страстей страсть антирелигиозная первой была воспламенена и последней угасла. Уже после того, как иссяк энтузиазм свободы, уже после того, как люди были принуждены покупать свое спокойствие ценой рабского смирения, бунт против религиозных авторитетов еще не успокоился. Наполеон, сумевший победить либеральный гений французской революции, предпринимал напрасные усилия, чтобы укротить ее антихристианский гений» (Токвиль Алексис де. Старый порядок и революция. М., 1997. С. 13).
55
Не забудем о бешеном антисемитизме Вольтера.
56
Арендт Ханна. Истоки тоталитаризма. М., 1996. С. С. 317.
Наполеон пытался своей империей преодолеть возникший национализм. В своих записках он замечал: «Я дал французам Кодекс, который сохранит свое значение дольше, нежели прочие памятники моего могущества» [57] . Кодекс Наполеона, который современники называли «Великой хартией XIX столетия», как известно опирался на знаменитый Кодекс Юстиниана, приведшего в порядок законы Римской империи. Наполеон установил идею веротерпимости, равенства людей всех наций и т. п. Но событие Великой Французской революции уже случилось, она все же разрушила наднациональную структуру христианства, а Реставрация загубила остатки имперской идеи, что в совокупности стало первым идейным шагом по направлению к гитлеровскому нацизму. Неслучайно первым масштабным антисемитским процессом в либерально-цивилизованное время второй половины XIX века стал процесс над евреем-офицером А. Дрейфусом во Франции (1894 г.), обвиненном в шпионаже в пользу Германии. В его защиту выступил Эмиль Золя. Чехов заметил, что отныне не может не уважать Золя как человека, не принимая его как писателя. Из-за дела Дрейфуса Чехов разошелся со своим старинным другом А. С. Сувориным. По легенде современных СМИ за делом Дрейфуса внимательно следили два молодых человека, два будущих партийных фюрера Гитлер и Сталин. Гитлер из дела Дрейфуса взял на прокат идею еврейского заговора против Германии, а Сталин оценил суггестивную силу обвинений в шпионаже. Разумеется, такая легенда – от желания найти корни гитлеризма и сталинизма, но исторически такое было просто невозможно, ибо Гитлер родился в 1889 г., а Сталин в 1879 г. Любопытен, однако, исторический факт, что одним из яростных врагов Дрей фуса был Филипп Петен, будущий маршал, герой Первой мировой войны и союзник Гитлера во время Второй мировой войны.
57
Максимы и мысли узника Святой Елены. СПб, 1995. С. 59.
Таким образом, два стержневых понятия нацизма были рождены Французской революцией: антисемитизм и антихристианство. Г. Пикер приводит замечание Гитлера о том, что, когда он читает французские памфлеты XVII или XVIII века или беседы Фридриха Великого с Вольтером, то ему становится стыдно за его современников с их примитивными разговорами. Не отсюда ли отношение Гитлера к евреям и христианству: «Иудео-христианство не поняло античности. ‹…› К нам же пришел еврей. Он принес эту скотскую идею о том, что жизнь продолжается в потустороннем мире: можно губить человеческие жизни, все равно на том свете их ждет лучшая участь, хотя на самом деле человек прекращает свое существование, как только теряет свое тело. Под видом религии еврей внес нетерпимость туда, где именно терпимость считалась подлинной религией: чудо человеческого разума, уверенное, независимое поведение, с одной стороны, смиренное осознание ограниченности всех человеческих возможностей и знаний – с другой. Это они построили алтари неведомому богу. Тот же самый еврей, который некогда тайком протащил христианство в античный мир и погубил это чудо, он же вновь нашел слабое место: больную совесть современного мира. Он сменил имя, тогда из Савла стал Павлом, теперь из Мордухая – Марксом. Он протиснулся сквозь щель в социальной структуре, чтобы несколькими революциями потрясти мир» [58] .
58
Пикер Генри. Застольные разговоры с Гитлером. Смоленск: Русич, 1993. С. 80. И еще более отчетливо артикулируя свою мысль, где достается даже Лютеру, которого Гитлер считал основателем немецкого языка, соединившего Германию, но беда – в иудео-христианстве: «Это просто несчастье, что Библия была переведена на немецкий язык и все это еврейское шарлатанство и крючкотворство стало доступным народу. До тех пор пока эти премудрости, в частности Ветхий Завет, передавались из поколения в поколение исключительно на церковной латыни, отсутствовала опасность того, что разумные люди, взявшись за изучение Библии, помутятся в уме. Но из-за того, что Библия сделалась всеобщим достоянием, множество людей получили возможность ознакомиться с религиозными идеями, которые – благодаря еще такому характерному свойству немцев, как склонность к размышлению, – способствовали тому, что большинство из них со временем впали в религиозное безумие» (Там же. С. 346).
Интересно, что русские писатели все же увидели не во французах, а в немцах идеологов национализма (даже русского) и антисемитизма. Возможно, что это было связано с постоянной учебой немцев у французов. Ведь не случайно говорилось о немецкой клас сической философии как теоретическом осмыслении французской революции. В повести «Несчастная» Тургенев изобразил некоего г. Ратча, немца и русского националиста, антисемита, уничтожающего благородную героиню, девушку-еврейку по имени Сусанна. Введение в русскую прозу еврейки как героини
Любопытен культурный контекст, в который помещает Тургенев свою Сусанну. Первое сравнение явное – это еврейка Ревекка из вальтер-скоттовского «Айвенго», девушка гордая, самоотверженная, истинная героиня этого романа из рыцарской эпохи. Кстати, Айвенго связывает свою жизнь не с Ревеккой, а с пустой и холодной леди Ровеной. Заметим, что и Фустов, любимый Сусанной, по сути дела отказывается от нее. Второе сравнение дорогого стоит! Тургенев сравнивает еврейку Сусанну с пушкинской Татьяной, по общему мнению, идеалом русской женщины, российской «вечной женственностью»: «Она бросила на меня быстрый неровный взгляд и, опустив свои черные ресницы, села близ окна, «как Татьяна» (пушкинский «Онегин» был тогда у каждого из нас в свежей памяти)». Разумеется, для почвенно-ориентированных российских литераторов постановка рядом с Татьяной Лариной героини-еврейки было шокирующим. И, наконец, третье сравнение – смыслообразующее: это, конечно, библейская тема «Сусанны и старцев». Два старца, одержимы похотью к благородной и богобоязненной Сусанне, которая еще в доме родителей была научена «закону Моисееву» (Дан. 13, 3). Старцы подглядывают за ней, когда она стала мыться в саду, отослав служанок, и тут же начинают склонять ее на блуд: «Вот, двери сада заперты и никто нас не видит, и мы имеем похотение к тебе, поэтому согласись с нами и побудь с нами. Если же не так, то мы будем свидетельствовать против тебя, что с тобою был юноша, и ты поэтому отослала от себя служанок твоих» (Дан. 13, 20-21). Они и вправду оклеветали ее, и спасает несчастную женщину от смерти лишь пророк Даниил. Сюжет этот весьма известен в культуре; скажем, его использовал Рембрандт в своей знаменитой картине. В истории тургеневской Сусанны тоже два старца – отец, богатый помещик Колтовский, не узаконивший свою дочь, и его брат, пытающийся соблазнить племянницу. Помогает ему Ратч, он же распускает и клевету о Сусанне. Только вот пророка Даниила Тургенев среди своих персонажей не увидел.
Тургенев, ярко и сильно изобразивший благотворность взаимовлияния российской и немецкой культур, с не меньшей зоркостью провидел возможный трагический результат контакта негативных сторон России и Германии. Это ответ Герцену и славянофилам, куда их может завести немецкое русофильство. Возникшая в результате смесь может оказаться смертельно опасной. Так оно и случилось. Да и жертву будущих нацистов он указал точно – евреи. Подлаживаясь к принявшей их стране, «русские немцы» разбудили русский национализм, всячески поддерживали его, пока не доработались до черносотенцев и русских фашистов, которые издавали в Мюнхене в начале 20-х антисемитские газеты, в свою очередь, помогая Гитлеру строить его юдофобскую идеологию. Знаменитый А. Розенберг – тоже бывший русский подданный. Круг негативного взаимовлияния замкнулся.
Разумеется, можно и так сказать, что идея европеизма была своего рода секуляризацией идеи империи, объединявшей разные народы, объединенные наднациональной христианской религией. Идея нации родилась как результат распада империи. Когда же Французская революция напрямую связала государственность с национальностью, отделив наднациональную церковь от государства, то родился европейский национализм, который привел в результате к нацизму. Процесс был длительный. Каждая европейская страна пыталась превратить Европу в свое тело, становясь поочередно империей. В XVII веке это была Швеция, затем Франция в XIX в. при Наполеоне пыталась сделать Европу французской, в XX в. Германия старательно и жестоко делала Европу немецкой. Задача же была иной. Ее прекрасно сформулировал Томас Манн, написавшей, что задача должна заключаться не в том, чтобы Европа стала немецкой, а в том, чтобы Германия стала европейской. Иными словами, европеизм – это та же имперскость, но на новом уровне взаимоотношений народов.
По словам Г. Федотова, «государства, заполнившие границы национальной культуры, не желали останавливаться на них и переливались через край, стремясь превратиться в Империи. Но Империя несовместима с принципом национального государства: она или несет сверхнациональную культуру, или, обезличивая малые народы, превращает их в чернозем для возращения одной нации. Lebensraum выдуман не Гитлером. XIX век, начавшийся эрой освободительного национализма, заканчивается борьбой империализмов. Дети и внуки гарибальдийцев завоевывают Ливию и Абиссинию, тщатся поработить славян. Едва объединившаяся Германия возобновляет свой забытый с XV столетия Drang nach Osten. Франция и Англия уже успели создать себе колониальные Империи. Но все Империи лишь этапы на пути к единой Империи, которая должна поглотить их всех. Вопрос лишь в том, кто будет ее строить и на каких основах» [59] . Беда построения Империй в Новое время была как раз в том, что разные европейские страны пытались построить национальную империю, что немыслимо по определению, ибо империя несет наднациональную идею. Это было еще не очень ясно, пока Испания или Англия строили свои Империи на завоевании заморских колоний, но утверждавшийся ими национализм как имперская парадигма проявил свою гибельность при попытках этот же принцип применить по отношению к Европе. Неслучайно немецкий исследователь М. Саркисянц пишет о британских корнях немецкого нацизма [60] . Да и в преследование нацистами евреев Великобритания внесла немалый вклад. По словам израильского журналиста Арье Бараца, сражаясь с немцами, англичане фактически явились их главными союзниками в деле уничтожения евреев. Не запри Великобритания для евреев ворота Палестины, миллионы из них оказались бы в Эрец Исраэль, а не в газовых камерах. Ведь еще в 1940 году Гитлер готов был ограничиться изгнанием евреев, а не их уничтожением. А это значит, что без антисионистского вклада Великобритании Холокоста просто не было бы, а было бы нормальное и мощное еврейское государство.
59
Федотов Г. П. Новое отечество // Федотов Г. П. Судьба и грехи России. В 2-х т. Т. 2. СПб.: София, 1992. С. 231–252.
60
Сарксисянц Мануэль. Английские корни немецкого фашизма. От британской к австро-баварской «расе господ». СПб.: Академический проект, 2003.
Именно этот национализм, рожденный в Европе, эта антиевропейская по сути европейская идея была воспринята в России как императором, политической элитой, так и культурными слоями. «Россия национальная» (лишь в идее) послужила причиной разрушения реальной Российской империи. «Русское национальное самосознание растворялось в Российском имперском сознании, ценности которого в принципе были многонациональными. Это давало неплохие результаты до тех пор, пока европейские державы, злейшие вра ги России, не начали превращаться в национальные государства» [61] . Это было для всех не здорово, а для России катастрофически. В России рубеж столетий перед Октябрьской революцией – апофеоз национализма, когда, по выражению, В. Ф. Эрна, само «время славянофильствовало» [62] , император Николай Второй носил в лацкане значок Союза русского народа, помогал ему деньгами, а главной русофилкой была его немецкая жена, императрица Александра Федоровна [63] , хотевшая быть более русской, чем сами русские, а потому понимала русскость очень лубочно, в конце концов приблизив к себе Григория Распутина, ставшего чем-то вроде тайного правителя России. Это был старец из народа (из глубинки, из Тобольска), о котором, как казалось, писал Достоевский. Распутин словно стал заменой русского народа как такового, пытавшегося уже демократическим путем выйти на контакт с царем. Ведь Достоевский писал также, что необходимо позвать «серые зипуны», и тогда мы услышим подлинную правду. 9-го января «серые зипуны» с хоругвями пошли к царю.
61
Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917). Смоленск: Русич, 2000. С. 57.
62
«Мы фактически вступаем в славянофильский эон нашей истории; он же самым тесным образом связан с судьбами всего мира» (Эрн В.Ф. Время славянофильствует // Эрн В. Ф. Сочинения. М.: Правда, 1991. С. 371).
63
Интересно, что по воспоминаниям всех современников событий народ упорно величал ее «немкой», возвращая ей тот национализм, на который она хотела опереться.