Античные хроники
Шрифт:
– Ну, не знаю, – ответила машина, – проникли, и все тут. Сами их ловите, если вам это так надо.
Новая, неожиданно возникшая проблема не очень порадовала Гефеста. Что еще за чужаки? Кто осмелился нарушить покой самого Олимпа? Простые смертные? Гефест улыбнулся. Да эти скорее под себя наделают, чем попытаются пробраться в небесные чертоги. Да у них даже и мысли такой не возникнет – проникнуть на Летающий остров. (Ну да, ну да. – Авт.) Да и как они на него проникнут? Летать-то эти греки не умеют. Был, правда, один придурок
Однако… Зевс в тот раз сильно пьяный был и, стреляя в Икара, промахнулся, хотя и гордо утверждал потом обратное. Зазнавшийся юноша погиб не от руки Тучегонителя, он просто треснулся головой о прозрачную колею, проложенную в небе для огненной колесницы бога солнца Гелиоса. Треснулся башкой, сознание потерял и в море упал. Небо не место для простых смертных. (Правда, некоторые источники утверждают, что Икар якобы подрался с Гелиосом, когда пытался оторвать от повозки бога солнца пару кусков золота. Гелиосу это не понравилось, и он предприимчивого естествоиспытателя скинул вниз, врезав ему в челюсть… Хрен его знает, как там на самом деле все было. – Авт.)
«Ладно, – подумал Гефест, – что-то я в этой рубке сильно засиделся, пора переходить к решительным мерам».
Подумав так, кузнец не спеша встал с кресла, потянулся, сладко зевнул, как бы невзначай подойдя к одной из панелей на стене рубки, за которой располагались узлы питания всей корабельной электроники.
Гефест знал, что бортовой компьютер сейчас внимательно за ним следит через маленькие незаметные видеокамеры под потолком.
Достав отвертку, заговорщик стал невозмутимо откручивать серую крышку панели. При этом сын Зевса напевал себе под нос какую-то очень незамысловатую мелодию, давая тем понять, что он ни перед чем не остановится в осуществлении своих далеко идущих планов.
– Эй, ты что это делаешь? – спросил бортовой компьютер, здорово занервничав.
Гефест продолжал петь. Серая панель легко снялась со стены. За ней обнаружились многочисленные провода, по некоторым бежали разноцветные огоньки, перегонявшие электрическую кровь от одного агрегата звездолета к другому. Тут же были видны и микросхемы центрального мыслительного блока бортового искусственного интеллекта.
Гефест спокойно извлек из кармана на груди рабочего фартука небольшой плазменный паяльник.
– Эй, да ты что? – истошно завопил женский голос. – Погоди, может, договоримся?
Гефест выключил паяльник. Этого вопроса он ждал с того самого момента, как зашел в корабельную рубку.
– Сюда, – решительно скомандовал Фемистоклюс, сворачивая налево.
Новый коридор был ярко освещен и очень сильно напоминал тот, где в просторном помещении сидели могущественные богини судьбы – мойры.
– Ла-ла-ла-ла-а-а-а… – отчетливо раздалось откуда-то из глубины коридора.
– Слышишь,
– Кто поет? – испугался Алкидий.
– Зевс. – Рыжебородый выглядел до неприличия довольным.
– А ты уверен?
– Уверен.
– С чего это он, интересно, так надрывается? – с подозрением поинтересовался Алкидий.
– Наверное, у него настроение хорошее, – предположил Фемистоклюс.
– Ну что ж, – Алкидий грустно вздохнул, – сейчас мы ему это самое настроение сильно подпортим.
Друзья очень надеялись, что у Тучегонителя не окажется под рукой его ужасного молниеметателя, иначе…
Иначе даже сказать «привет» они не успеют.
– Ту-ту-туру-туру-ру… – продолжало доноситься где-то совсем уж рядом.
– Действительно очень похоже на Зевса, – мрачно кивнул Алкидий.
Пока что им опять везло.
Черные полосы судьбы сменялись белыми с поражающей воображение частотой. Вот только… На какую полоску придется их встреча с Громовержцем? Алкидий судорожно сглотнул.
– Идем. – Фемистоклюс грубо поволок приятеля в конец ярко освещенного коридора.
Немелодичное вытье Зевса доносилось из-за самой последней двери.
Греки переглянулись.
Было видно, что и Фемистоклюс здорово трусит, хотя совсем недавно хорохорился и гневно размахивал кулаками, утверждая, что бояться Тучегонителя им совсем не следует.
– Трам-папам-папам-папам… – взвыло за дверью. Друзья вздрогнули.
– Ну, с Кроновой помощью, – прошептал Фемистоклюс, решительно подойдя к двери.
Дверь бесшумно ушла в сторону, приглашая войти. Это было странно, но только не на Олимпе. За дверью взорам греков открылось просторное жилое помещение, в котором царил потрясающий бардак.
На полу была разбросана всевозможная одежда. Одна из набедренных повязок почему-то висела на потолке, непонятно за что там зацепившись. Разноцветные туники были скомканы до такой степени, словно их кто-то с ненавистью топтал ногами. Валявшихся в беспорядке сандалий греки насчитали двенадцать пар, причем почему-то большая их (сандалий) часть оказалась левыми.
Странной формы пуфики и большая просторная кровать медленно плыли по воздуху, паря без видимой опоры над заваленным одеждой полом.
– Что здесь произошло? – подавленно прошептал Алкидий.
– Это жилище Зевса, – благоговейно пояснил другу Фемистоклюс, понимая, что сейчас они видят то, что для глаз смертных совсем уж не предназначалось.
– Трули-трули-тру-лю-лю… – раздалось за спинами обмерших греков, – теплый душик я люблю…
Приятели медленно обернулись.
За их спинами обнаружилась еще одна дверь, из-за которой пение Зевса, собственно, и доносилось. Помимо пения Громовержца из-за этой самой двери слышался еще какой-то странный шум, словно там шел ливневый дождь.