Антихрист
Шрифт:
Павел находил в своей апостольской деятельности утешение среди печалей, осаждавших его со всех сторон. Он уверял себя, что страдает за свои дорогие Церкви, он смотрел на себя как на жертву, открывающую язычникам двери в семью Израиля. Однако в последние месяцы своего заключения он изведал отчаяние и одиночество. Уже в послании к Филиппийцам он говорил, противопоставляя поведение своего дорогого и верного Тимофея поведению некоторых других: «Все ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу». По-видимому, один только Тимофей никогда не давал повода к жалобам на него со стороны этого строгого учителя, человека раздражительного, которому трудно было угодить. Нельзя думать, чтобы Аристарх, Епафрас, Иисус, прозванный Юстом, покинули бы его; но многие из них могли быть одновременно в отсутствии; Тит был в миссии, другие же, всем ему обязанные, именно уроженцы Азии, в числе которых упоминаются Фигелл и Ермоген, перестали его посещать. Привыкнув, чтобы его так окружали, теперь он оказался в одиночестве. Христиане обрезания избегали его. По временам с ним оставался один только Лука. Характер его, всегда несколько угрюмый, становился все раздражительнее; с ним стало уже почти невозможно жить вместе. Таким образом, Павел испытывал на себе тяжелое чувство человеческой неблагодарности. Каждое слово, которое ему приписывают в эту эпоху, дышит недовольством и горечью. Римская Церковь, тесно связанная с Иерусалимской, принадлежала в большей своей части к иудео-христианской
Если бы мы имели дело с иной натурой и с иной расой, то мы попытались бы представить себе образ Павла в эти последние дни его жизни в виде человека, который дошел до сознания, что потратил свою жизнь на мечту, стал отвергать все священные книги пророков ради одной, которой до тех пор, пожалуй, он и не читал, ради Екклезиаста (прелестная, единственная приятная книга, написанная евреем), и начал проповедовать, что счастлив только тот человек, который, проведя свою жизнь в радости вплоть до преклонных лет вместе с подругой своей молодости, умирает, не потеряв ни одного сына. Характерная черта для великих людей Европы заключается в том, что в известные моменты жизни они начинают отдавать справедливость Эпикуру, причем ими овладевает отвращение к работе, которой они отдавались раньше со всем пылом, и достигнув успеха, они сомневаются, стоило ли стольких жертв дело, которому они служили. Многие осмеливаются даже говорить в разгаре своей деятельности, что истинная мудрость будет достигнута ими в тот день, когда, избавившись от всяких забот, они начнут созерцать природу и наслаждаться ею. По крайней мере, очень немногое избегают таких запоздалых сожалений. Вряд ли найдется такой человек, преданный идее, священник, монахиня, который в пятьдесят лет не оплакивал бы своих обетов, тем не менее оставаясь им верным. Мы не понимаем благородного человека без некоторой доли скептицизма; мы любим, чтобы человек добродетельный иной раз говорил бы: «Добродетель, ты не более, как звук пустой!» Ибо тот, кто чересчур уверен в том, что добродетель будет вознаграждена, не имеет за собой особенной заслуги; добрые дела его представляются в таком случае не более как выгодным помещением капитала. Иисусу не чуждо было это тонкое чувство; не раз ему казалось, что его божественная миссия тяготит его. Наверное, Святой Павел этого не испытывал; он не изведал агонии Гефсиманского сада, и это одна из тех причин, по которым он нам так не любезен. В то время как Иисус обладал высшей степенью того, что мы считаем существенным качеством человека выдающегося, то есть даром иной раз улыбнуться по поводу своего дела, стать выше его, не дать ему овладеть собой без остатка, Павел не был избавлен от недостатка, который представляется нам у сектантов отталкивающим; вера его была тяжеловесна. Нам хотелось бы, чтобы он, так же как и все мы, порой садился усталый на краю дороги и был бы способен заметить тщету решительных мнений. Марк Аврелий, один из самых славных представителей нашей расы, не уступает никому в добродетели, а между тем он не ведал фанатизма. На Востоке этого никогда не было видано; одна наша раса способна осуществлять добродетель без веры, соединять сомнение с надеждой. Но сильные еврейские натуры, отдававшиеся страшному увлечению своего темперамента, чуждые изящным порокам греческой и римской цивилизаций, были словно могущественные пружины, которые никогда не ослабевают. Без сомнения, до самого своего конца Павел видел перед собой нетленный венец, который был ему предназначен, и, подобно скакуну на ристалище, удваивал свои усилия по мере того, как приближался к цели. Сверх того, у него бывали моменты утешения. Онисифор Ефесский, прибыв в Рим, отыскал его и, не стыдясь его цепей, служил ему и дал прохладу его сердцу. Напротив, Димас получил отвращение к абсолютным доктринам апостола и покинул его. По-видимому, Павел всегда относился к нему с некоторой холодностью.
Предстал ли Павел перед Нероном или, вернее, перед судом, к которому он апеллировал? Это можно утверждать почти наверное. Некоторые данные, правда, сомнительной ценности, говорят нам о «первой защите», при которой ему никто не помогал и из которой, благодаря благодати, поддерживающей его, он вышел с успехом, так что он даже сравнивал себя с человеком, спасшимся из челюстей льва. Весьма вероятно, что процесс его кончился по истечении двухлетнего заточения его в Риме (в начале 63 года) его оправданием. Мы не видим, какой интерес был у римской власти осудить его по поводу сектантского спора, который мало ее касался. Сверх того, существовали солидные указания, доказывавшие, что перед своей смертью Павел совершил еще целый ряд апостольских путешествий и проповедовал, но не в Греции и Азии, в которых он уже благовествовал раньше.
За пять лет до этого и за несколько месяцев до своего ареста Павел, отправляя из Коринфа послание к верующим в Риме, возвестил им о своем намерении отправиться в Испанию. Он не имел в виду, как он говорил, развивать среди них свою деятельность, а только располагал, проезжая через их места, повидаться с ними и в течение некоторого времени насладиться общением с ними; затем предполагалось, что они проводят его в Испанию и облегчат ему путешествие в те страны. Таким образом, пребывание апостола в Риме было как бы в зависимости от дальней апостольской миссии, которая, по-видимому, составляла его главную цель. Во время своего заточения в Риме Павел по временам как бы изменял свое намерение относительно поездок своих на Запад. Он выражает надежду увидаться с Филиппийцами и Филимоном; но этого намерения он, наверное, не осуществил. Что же он делал по выходе из тюрьмы? Естественно предположить, что он последовал своему первоначальному плану и отправился в путь, как только явилась к этому возможность. Серьезные доводы говорят в пользу того, что он осуществил свой проект путешествия в Испанию. Это путешествие в его представлении имело важное догматическое значение; он придавал ему огромную цену. Дело в том, что это было нужно для того, чтобы иметь право говорить, будто благовествование коснулось крайнего Запада, и доказывать, что Евангелие свершилось, так как было услышано во всем мире. Такая манера несколько преувеличивать размер своих путешествий была свойственна Павлу. Главная идея верующих заключалась в том, что раньше пришествия Христа Царство Божие должно быть всюду возвещено. По принятому апостолами способу выражаться, достаточно было проповеди в том или ином городе, чтобы считать, что она коснулась всей данной страны, и достаточно было произнести проповедь десяти лицам, чтобы считать, что ее слышал весь город.
Если Павел совершил это путешествие, то, без сомнения, морем. Нельзя считать абсолютно невозможным, чтобы нога его ступила в каком-либо из южных портов Галлии. Но, во всяком случае, это проблематическое путешествие на Запад не принесло никаких плодов.
Глава V
ПРИБЛИЖЕНИЕ КРИЗИСА
Относительно последних дней заключения Павла ни Деяния, ни послания не дают нам никаких сведений. Тут мы погружаемся в глубокий мрак, который представляет странный контраст с исторической ясностью предшествующих десяти лет. Без сомнения, для того, чтобы не рассказывать о фактах, в которых римские власти играли столь гнусную роль, автор Деяний, всегда почтительный к ним и желающий показать, что римская администрация не раз оказывала христианам свое благоволение, вдруг прерывает
Мы видели, что апостолы не щадили никаких усилий, чтобы сдержать в границах умеренности своих братьев, доведенных до отчаяния несправедливостями, которые они выносили. Им не всегда это удавалось. Против христиан произносились судебные приговоры, но их можно было объяснить репрессиями, вызванными преступлениями. Апостолы начертали кодекс мученичества с удивительной прямотой. Если кто осужден за то, что он носит имя «христианина», ему следует радоваться. Припоминались слова, будто бы сказанные Иисусом: «И будете ненавидимы всеми за имя Мое». Но для того, чтобы иметь право гордиться этой ненавистью, нужно самому быть безупречным. Отчасти, имея в виду успокоить несвоевременные волнения, предупредить акты неподчинения общественной власти и также прочно установить свое право поучать все Церкви, Петр около этого времени счел нужным в подражание Павлу написать Церквам Малой Азии циркулярное или катехизическое послание, относящееся без различия к евреям и обращенным язычникам. Послания были в моде: из простой корреспонденции послание сделалось особой категорией литературных произведений, специально выдуманной формой, которая служила рамкой для небольших трактатов по вопросам религии. Мы видели, что Св. Павел принял такое обыкновение под конец своей жизни. Отчасти по его примеру каждый из апостолов пожелал иметь свое послание, образец своего стиля и своей манеры поучать с изложением своих излюбленных принципов, и когда у кого-либо из них такого послания не оказывалось, ему приписывали таковое. Эти новые послания, впоследствии получившие название «кафолических», не имели значения предписания, обращенного к кому-либо; то было личное произведение апостола, его поучение, его господствующая идея, его краткая теология в 8-10 страницах. К ней примешивались обрывки фраз, заимствованных из общей сокровищницы гомилетики, изречения, которые, будучи постоянно цитируемы, успели утратить ярлык своего автора и уже никому не принадлежали.
Марк возвратился из своего путешествия в Малую Азию, предпринятого по воле Петра с рекомендательными письмами от Павла и, быть может, служившего признаком примирения, состоявшегося между обоими апостолами. Это путешествие поставило Петра в связь с Церквами Азии и уполномочивало его обращаться к ним с наставлениями. По своему обыкновению, Марк служил Петру переводчиком и секретарем при редактировании этого послания. Сомнительно, чтобы Петр умел говорить или писать по-гречески и по-латыни; родной язык его был сирийский. Марк имел одновременно отношения с Петром и Павлом, и, быть может, именно этим объясняется странное явление, которое представляет послание Петра; я говорю о заимствованиях, сделанных его автором из посланий Св. Павла. Несомненно, что Петр или его секретарь (или его подделыватель, присвоивший себе его имя) имел перед глазами послание к Римлянам и так называемое послание к Ефесянам, т. е. именно оба «кафолические» послания Павла, представляющие собой характер настоящих общих трактатов и имевшие всеобщее распространение. Римская Церковь могла иметь в своем распоряжении экземпляр так называемого послания к Ефесянам, произведения свежего происхождения, в некотором роде сборника последних правил веры Павла, разосланного в виде циркуляра многим Церквам; тем более, в ее распоряжении имелось и послание к Римлянам. Прочих посланий Павла, которые носят скорее характер частных писем, не должно было находиться в Риме. Некоторые менее характерные места в послании Петра были, по-видимому, заимствованы у Иакова. Не имел ли в виду Петр, который, как мы это уже видели, всегда занимал при спорах между апостолами довольно колеблющееся положение, заставив говорить Иакова и Павла, если можно так выразиться, одними и теми же устами, показать этим, что разногласие между обоими этими апостолами было чисто внешнее? И не хотел ли он, в виде залога примирения между ними, выставить самого себя провозвестником идей Павла, правда, смягченных и лишенных своего необходимого завершения, оправдания верой? Более вероятно, что Петр, не привыкший писать и не скрывавший от себя своего литературного бесплодия, не усомнился присвоить себе благочестивые изречения, которые беспрестанно повторялись вокруг него и которые, хотя и относились к различным по направлению системам, формально не противоречили одно другому. По счастью для него, Петр всю жизнь оставался весьма посредственным богословом; в его послании нечего искать строго последовательной системы.
Впрочем, разница в точках зрения, на которых стояли обыкновенно Петр и Павел, сказалась в первых же строках этого послания: «Петр, апостол Иисуса Христа, пришельцам, рассеянным в Понте, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии, избранным и тд.»… Это чисто еврейские выражения. Семья Израиля, согласно палестинским понятиям, состояла из двух фракций: с одной стороны — те, кто обитал в святой земле, и, с другой стороны, — те, кто жил за ее пределами, которые понимались под названием «Еллинское рассеяние». Таким образом, для Петра и Иакова христиане, даже язычники по происхождению, настолько составляют часть народа Израильского, насколько вся христианская Церковь вне Иерусалима относится в их глазах к категории экспатриированных пришельцев. Следовательно, Иерусалим является единственным пунктом в мире, где, по их мнению, христианин не оказывается изгнанником.
Невзирая на плохой стиль, более сходный со стилем Павла, нежели со стилем Иакова и Иуды, послание Петра является трогательным произведением, в котором изумительно отражается состояние христианского сознания около конца царствования Нерона. Оно полно тихой грусти, покорного доверия. Приближались великие минуты. Им должны предшествовать испытания, из которых избранники выйдут очищенными, как бы огнем. Скоро должен появиться, чтобы исполнить их радостью, Иисус, которого верующие возлюбили и в которого они уверовали, хотя и не видали. Тайна искупления, предвиденная Богом раньше всех веков, возвещенная пророками, совершилась при посредстве смерти и воскресения Иисуса. Избранные, призванные возродиться в крови Иисуса, составляют народ святых, духовный храм, царское священство, приносящее духовные жертвы.
Возлюбленные! прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу, и провождать добродетельную жизнь между язычниками, дабы они за то, за что злословят вас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения. Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от Него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, — ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, — как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу, ибо вы к этому призваны; потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Он не сделал никакого греха и не было мести в устах Его; будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному.