Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает
Шрифт:
Агафон посмотрел.
– Ну.
– Гну. Если перелезть вон там, – он показал в противоположную сторону, – никто ничего не увидит. Здесь больше камер нет. Одна камера на всю эту стену, понял? А по этим завитушкам и лезть не надо, здесь все как будто специально заточено, чтобы было куда ногу ставить…
Агафон почесал в затылке.
– А на хера это нам, Гирыч? На хера нам эта елка?
– Какая елка? – огрызнулся Гиря. – Сам сказал, у него денег, как перхоти… И виски целый шкаф. При чем тут елка? Вон, смотри, у него даже решеток на окнах нет!
В глубине двора, там, куда вела освещенная фонариками дорожка, стоял белый дом с колоннами, чем-то похожий на исполинскую сахарную
– Так у него ж охрана, наверное! – догадался Агафон. – На фига ему решетки?
– Нет там никакой охраны, – зло процедил Гиря. – Ну, или какой-нибудь дед с двустволкой сидит. Была бы нормальная охрана, они бы первым делом камеры как надо повесили и колючей проволокой тут все забрали! И сейчас нас бы погнали нах…
– А может, у него собака там? Дог какой-нибудь? – предположил Агафон. – Может, целая свора бегает?
– Тогда мы бы хоть одного увидели, наверное… И вообще, чего ты мне вопросы задаешь? – накинулся Гиря на брательника. – Ты читал журнал про этого хрена, а не я! Ты и должен знать, чего у него есть, а чего нет!
– Так я и говорю! – оправдывался Агафон. – Собаки, доги там! И охранник… Наверное.
Он зло рванул кореша за рукав.
– Я ж не затем читал, чтобы лезть к нему, придурок! Я про горшок читал за пятьдесят тыщ и все такое!
– Горшок, бл-лин! Ну, ты и… – Гиря покачал головой, однако не стал дальше уточнять. – Ладно. Давай проверим, раз такое дело. Ты здесь постоишь на стреме, а я по-быстрому кинусь за ограду…
– Совсем еб…ся, Гирыч! – ужаснулся Агафон.
– Хорошо. Тогда ты лезь, – быстро согласился Гиря.
– А чего я полезу? А если там и в самом деле… Пристрелят ведь. Или разорвут. Не-е. По мне, так лучше без денег, чем с простреленной башкой.
– Чего ж ты тогда базаришь: «здесь косить, здесь косить»! – скривившись, передразнил Гиря.
– Я вообще говорю! Чтобы такой домину брать, надо подготовиться! Пушку достать, машину подогнать, кого-нибудь на стреме поставить!
– А где ж ты все это возьмешь? – буркнул Гиря. – И пушку, и машину, и «кого-нибудь»? Ты хоть стрелять умеешь? Или машину водить?
Вместо ответа Агафон с маху заехал ему в ухо. Гиря ответил. Несколько минут они с остервенением молотили друг друга, потом внезапно успокоились.
– Ты чего это?
– А ты чего?
– Так ты ж первый начал!
– А х… его знает…
Оба рассмеялись.
– Ладно, покосили, накосили, айда домой. Может, там чего-нибудь перепадет…
* * *
Агафон и Гиря выросли в неблагополучном дворе – между двумя обшарпанными пятиэтажками из красного кирпича – бывшими общежитиями речного порта, которым было не меньше полувека, причем последние лет двадцать они обходились без ремонта. Недавно с запада и востока поставили высотные «свечки», которые превратили двор в темный колодец, навсегда лишенный солнечного света, без которого немыслимо нормальное развитие человеческого организма и гармоничный психологический статус личности. Ученые считают, что недостаток инсоляции вызывает депрессию, но обитатели пятиэтажек вряд ли могли подтвердить или опровергнуть эту теорию, ибо постоянно, по различным причинам, находились в депрессии и считали ее нормальным состоянием. Может быть, поэтому они едва сводили концы с концами, постоянно пьянствовали, скандалили, дрались, резались, отправлялись в тюрьму и кончали самоубийством. Жители высоток наоборот: любовались живописными видами на Дон и левобережье, загорали на балконах, а потому катались на иномарках, ездили в Турцию и Эмираты – одним словом, преуспевали, что упомянутую теорию подтверждало.
После «Шамбалы» родные дома с выкрошившимися фасадами и выбитыми окнами подъездов показались им страшными и унылыми, но они знали, что через некоторое время все станет на свои места: дома как дома – они все же не буржуи, а самые настоящие пролетарии. Только они вошли во двор, как услышали голос, голос сильно выпивший и охрипший:
– Гирь! Агафон! Где вы ходите, обалдуи?! Контрабас ваш приехал, вы чё! Да при деньгах, да с пойлом!
У противоположного подъезда покачивался Полухин, которого они буквально час назад видели трезвым и печальным. Сейчас он радостно гоготал и не вязал лыка, а в руке держал авоську, из которой торчал французский багет с отгрызенной горбушкой.
– Это я закусь волоку! – проорал он и махнул им рукой. – Старуха ваша сказала, что без закуси на порог не пустит! А чача у Контрабаса – градусов семьдесят, считай, чистый спирт! Дуйте домой, живо, а то все выпьют!
Гиря и Агафон переглянулись. Вовка Контрабас, их старший брательник, был одним из немногих на районе, кого паленая водка и анаша не скрутили в бараний рог и не отправили в тюрягу. Собственно, от района он давно откололся. Отслужив срочную в ВДВ, Вовка устроился на контрактную службу, за что и получил прозвище Контрабас, и вот уже пять лет мотается по горячим точкам, зашибает бабки, изредка наведываясь в отпуск к родне, чтобы покрасоваться новенькими нашивками и выправкой, поучить Агафона с Гирькой премудростям жизни, – короче, показать, какой он орел и молодец. При этом деньгами сорить Вовка не любил, был скуповат. Подарки не дарил, в бары-рестораны не звал, но гулянку устраивал всегда: привозил баклажку-другую чачи или спирта, а иногда и канистру кислого вина. Ну, а Гирька с Агафоном руководствовались в жизни простым правилом: халява кислой не бывает, тем более в эпоху финансового кризиса. Где попойка, как говорится, там и праздник… Так что дважды звать их не пришлось. Забыв про особняк Мудозвона и бессовестно сияющую разноцветными огнями елку, братья рысью поднялись на третий этаж и радостно вломились в латаную-перелатаную дверь с выцветшим номером «23». Дверь, как всегда в торжественных случаях, была открыта.
…А в тесной «двушке» уже вовсю пахло достатком и праздником – подгоревшим салом и яичницей-болтухой, из старенькой магнитолы баритонил Шуфутинский, шлепали суетливо по полу тапки старенькой Нины Семеновны, доносился из кухни солидный Вовкин говор, звенело стекло, плыл дым, и стоял тот бестолковый и радостный шум, который невозможно разъять на составляющие его звуки и который всегда сопровождал начало серьезной пьянки.
– Ну что, доходяги, еще живы? Еще не загнулись от паленой водки? – снисходительно поприветствовал их Контрабас. Вовка был прапорщиком, но называл себя офицером и говорил всем, что вот-вот поступит в военное училище и обязательно станет майором.
Он сидел на табурете в полосатой десантной майке, открывавшей могучие плечи и руки. Из-под его подмышки выглядывало раскрасневшееся от чачи, улыбающееся девичье лицо с родинкой у краешка губ – то ли Вовка привез ее с собой, то ли зацепил какую-то из местных.
– А нас паленая водка не берет! Потому что мы ее тоже не берем! – солидно произнес Гиря, пожимая руку старшого и торопливо усаживаясь за стол.
– С коньяка на водку перебиваемся, здоровье бережем! – поддакнул Агафон.
– Мать, ну где ты там? – нетерпеливо крикнул он в коридор, где шептались о чем-то Нина Семеновна с Полухиным.