Антиквары
Шрифт:
— И приличная старуха. Чистенькая. Думаешь, бутылки плохой приработок?
— Уж очень неожиданный вариант! — покачал головой Бугаев.
— Неожиданный не означает неправильный. — Корнилов откинулся назад, сцепил руки на затылке. Улыбнулся. — Ты мне докладывал о том, что вещевой мешок у этой дамочки весь сладеньким пропах, и о том, что на «поляне» ничего, кроме лимонада да пепси-колы, не пьют. Вот и получается...
— Неужели она бутылками промышляет?! — с осуждением сказал майор.
11
...Терехов встретился взглядом с Бугаевым и закрыл глаза. Семен осторожно присел на стул рядом с кроватью и кивнул медицинской сестре, что она свободна.
— Пять минут, — напомнила она. Семен огляделся. Больничная обстановка действовала на него угнетающе. Особенно капельница, от которой он старательно отводил глаза.
— Ну как ты, Миша? — спросил Бугаев, когда за сестрой закрылась дверь.
Терехов молчал. Его красивое лицо, и в обычное-то время бледное, было совсем белым, нос заострился.
— Ну что ж, молчи, — спокойно сказал Семен. — Значит, на первый раз помолчим пять минут. На второй, глядишь, уже десять минут молчать будем. А потом, Миша, ты с постели встанешь, времени у нас на встречи прибавится. Можно сказать, и расставаться не будем.
Терехов не открыл глаз, не проронил ни слова.
— А ведь тот, кто ножичком тебя пырнул, наверное, и не мечтает с тобой свидеться. А придется. Даже и без твоей помощи.
— Семен Иванович, — совсем тихо, не открывая глаз, сказал Терехов. — Я говорить не буду. Точка. Вы меня знаете.
— Плохо я тебя знаю, — грустно сказал Бугаев. — Поверил тебе два года назад, а выходит, зря...
Веки у Гоги слегка дрогнули. Семен посмотрел на часы, пять минут истекли.
— Ну что ж, Миша, выздоравливай поскорее. — Он поднялся со стула. Сестра уже стояла в дверях палаты. — Надумаешь поговорить — скажи врачу. Сразу приеду.
Бугаеву не терпелось узнать, как поведет себя Терехов, когда он скажет ему про отпечатки пальцев и шкатулку с драгоценностями, но при нынешнем состоянии Гоги делать этого было нельзя.
12
«Трудный предстоит разговор», — подумал Игорь Васильевич, приглядываясь к Травкиной. Чувствовалось, что женщина напряжена до предела — несколько шагов от дверей до кресла она прошла деревянной походкой, словно ноги плохо ей подчинялись. И глаза у нее были тревожные, а руки машинально одергивали то простенькую шерстяную кофточку, то джинсовую юбку. «Молодец, Бугаев, фоторобот составил один к одному», — отметил полковник.
— Елена Сергеевна, мы от вас ждем помощи. — Корнилов решил не начинать с вопросов о том, зачем ей понадобилась мистификация с сеткой и побег от Бугаева.
— От меня? Помощи? — Она произнесла эти слова почти равнодушно. — А я убеждена, что разыскивали меня совсем по другому поводу.
Она сама напрашивалась на разговор о бегстве. Не хотела терзаться ожиданием, знала, что рано или поздно ее об этом спросят.
— Для меня сейчас важна ваша помощь, — сказал полковник. — А про вчерашнее недоразумение поговорим потом.
— А вас не интересует, что важно сейчас для меня? Глаза у нее оставались холодные и колючие. Корнилов чувствовал, что женщина готова расплакаться, и миролюбиво сказал:
— Я согласен на все.
— Получилось — глупее некуда. — Травкина опустила голову. — Вы только не думайте, что я выкручиваюсь. Вы знаете, где я работаю?
— В библиотеке.
— А какая зарплата у библиотекаря, знаете?
— Я думаю, небольшая...
— Правильно думаете! — Она подняла голову и посмотрела на Корнилова с вызовом. — У меня высшее техническое образование, свои запросы. — Елена Сергеевна вдруг как-то по-бабьи сморщилась, махнула рукой и сказала: — К чему я это все говорю?! И совсем не о том! — Она задумалась и минуты две молчала, глядя в окно. Корнилов не торопил. — Я собираю бутылки, — сказала женщина. — Да-да. Собираю бутылки. И сдаю. И получаю за это деньги. Знаете, сколько бутылок можно собрать вечером? Если бы не местные старухи, озолотиться можно. — Голос ее зазвенел.
— Елена Сергеевна, зачем вы рассказываете мне об этом? Зачем нервничаете? — остановил ее Корнилов. — Это ваше личное дело, это никого не касается...
— Касается! — упрямо сказала Травкина, и лицо ее болезненно сморщилось. Она сразу стала похожа на старушку, обиженную, своенравную старушку. — Вам же хочется знать, почему я солгала про сетку, почему сбежала? Хочется! Я знаю.
— Я об этом догадывался, — сказал Корнилов.
— Правда? — Лицо Елены Сергеевны разгладилось. Она словно обрадовалась. — Вы догадались, что я со стыда сгорела и поэтому сбежала? И ничего плохого обо мне не подумали?
— Нет, не подумал. Вот Семен Иванович — майор, который помогал вам сетку снимать, — обиделся. Он не привык, чтобы от него сбегали. — Корнилов улыбнулся.
Улыбнулась и Елена Сергеевна. Вымученной, жалкой улыбкой.
— Майор! Такой молодой и симпатичный?! Как неудобно, как неудобно... — Улыбка сошла с ее лица. Елена Сергеевна пристально посмотрела на полковника, словно хотела узнать, что же он думает о ней на самом деле. — Ведь это стыдно собирать бутылки, получать за них деньги? Правда, стыдно?
— Чего ж тут стыдного?
Наверное, Елене Сергеевне почудились в голосе Корнилова неискренние нотки, и она недоверчиво покачала головой.
— Стыдно. Вот если наши узнают!
— Никто об этом не узнает, — сказал полковник. — И давайте переменим тему. В воскресенье рядом с волейбольной поляной был тяжело ранен человек...
Ничто не дрогнуло у нее в лице.
— До следующего воскресенья долго ждать, а преступник разгуливает по городу с ножом в кармане.
— С ножом?
— Да, с ножом. И каждую минуту можно ожидать, что этот нож опять поднимется. Елена Сергеевна, вы, наверное, многих игроков знаете. Может быть, у вас есть чьи-то адреса, телефоны?