Антиквары
Шрифт:
Она пошла впереди Корнилова, все время оборачиваясь, показывая то на один куст, то на другой.
— Это жимолость. Правда редкость в наших краях? Это стелющаяся сосна. И смотрите — прижилась!
У самого дома она спохватилась и протянула Корнилову руку. Протянула высоко так как протягивают для поцелуя.
— Ой, я и не представилась Валентина Олеговна Орешникова жена Павла Лаврентьевича.
— Очень приятно. — Полковник улыбнулся ей дружелюбно и пожал руку. — Игорь Васильевич.
— У мужа такая фамилия, что я решила оставить свою, продолжала
— Мило, не правда ли? — Валентина Олеговна уловила интерес во взгляде Корнилова. — У нас есть один знакомый который словно маг раздобывает такие потешные вещи из прошлого. Представьте себе плакат. — Она не закончила фразы. Дверь веранды открылась на пороге стоял сухой подтянутый улыбающийся, именно такой, каким обрисовал его Семен Бугаев, Павел Лаврентьевич. Только глаза были не безразличные, а тревожные.
— Валентина требует сменить «Аркадию» на «Виллу Валентина», — сказал он, энергично пожимая руку полковника. Наверное, слышал их разговор в открытые окна веранды. — Я бы и рад, но где найдешь такую табличку? Не просить же мастеров у себя на заводе? Неэтично. Разговор с милицией, наверное, требует уединения? — Он посмотрел на Корнилова с хитрой улыбкой. — Валентина мы пойдем в кабинет, а ты готовь чай.
— Что ты командуешь? — кокетливо возразила жена. Может быть, Игорь Васильевич не возражает против моего присутствия?
Корнилов промолчал.
— Вас позовут, мадам, — так же шутливо ответил Плотский и, взяв полковника под локоть, повел по коридору.
Открытые окна кабинета выходили прямо на запад, и лучи вечернего солнца, пробившись сквозь густые заросли сирени, причудливо трепетали на стекле. Корнилов сразу обратил внимание на большой мраморный камин. В топке лежали ольховые поленья и даже несколько завитков бересты — поднеси спичку, и побежит теплое, живое пламя.
— У меня уже побывал ваш сотрудник, — сказал Павел Лаврентьевич, показывая полковнику на большое удобное кресло. Сам он сел в кресло-качалку напротив Корнилова и привычно оттолкнулся. — Очень симпатичный молодой человек. По фамилии... — Директор наморщил лоб, но, так и не вспомнив фамилии, махнул рукой... — Впрочем, это не так важно! Значит, происшествие на волейболе не разъяснилось?
— Возникли новые вопросы, — сказал Корнилов.
Павел Лаврентьевич улыбнулся.
— Осторожничаете. Интересная у вас профессия, Игорь Васильевич! Я в детстве мечтал стать сыщиком, а судьба по-иному распорядилась — стал директором завода.
— Судьба прекрасно распорядилась...
— Эх, Игорь Васильевич! — вздохнул Плотский и опять качнул кресло. — Это так кажется — директор, руководитель большого коллектива, почет, уважение, оклад, машина. — А что стоят для директорского здоровья такие понятия, как план, вал, номенклатура, соцобязательства?!
— У нас тоже есть свои
— Да, понимаю. Готов помочь, если это в моих силах. Вас интересует мой шофер?
— Да, Антон Лазуткин.
— После вашего звонка я стал вспоминать: что же я знаю про Антона? — задумчиво сказал директор. — И ужаснулся! Почти ничего. Работает человек с тобой рядом, кажется, что знаешь о нем все — улицы, по которым он предпочитает ездить, любимые присказки и словечки, а когда вопрос встает серьезно — оказывается, этот человек для тебя совсем чужой. Да, я ничего не знаю о нем! По-настоящему. Чем живет, о чем думает...
— Он давно вас возит?
— Пять лет. Водитель прекрасный. Характер, правда...
Корнилов посмотрел на Плотского вопросительно.
— Антон — человек скрытный, себе на уме. — Он поморщился. — По-моему, умеет устраивать свои дела — всюду у него знакомые, друзья. Я имею в виду магазины, мастерские... — Директор широко развел руки. — И вообще. Я о нем ничего не знаю! Это плохо, но не станешь же насильно лезть к человеку в душу!
— Вам его кто-нибудь рекомендовал?
— Да. Мой помощник Сеславин. Он, знаете ли, всю мелочевку берет на себя. Предшественник Лазуткина ушел на пенсию. Сеславин нашел Антона. Если не ошибаюсь, в «Скорой помощи». Там ведь классные водители.
— Он знал Лазуткина раньше?
Плотский снова развел руками.
— Понятия не имею. Водит он хорошо, не ворчит, когда надо задержаться, остальное — вопросы отдела кадров, моего помощника. А почему вас так заинтересовал Антон? Если не секрет. — Он поднял ладонь с растопыренными пальцами. Ради бога, я секретами не интересуюсь.
— Какие у меня от вас секреты? — успокоил Корнилов Павла Лаврентьевича. — Ваш Лазуткин...
— Не мой, — покачал головой директор. — Не мой личный, заводской, принятый на работу отделом кадров.
— Лазуткин, — продолжал Корнилов, — возил вас иногда на волейбол. И многие видели его в обществе потерпевшего Терехова. Даже видели их ссорящимися.
Плотский удивленно смотрел на полковника.
— А кто такой Терехов?
— Один из игроков. Бугаев показывал вам его фото, вы сказали, что не знаете этого человека.
— Да, да. Показывал. Я действительно его не знаю.
— И никогда с ним не разговаривали? Не ссорились?
— Помилуй бог? Я ссорюсь только со своей женой. И то очень редко.
— Ну если не ссорились, то громко разговаривали?! Кто-то из игроков мог слышать ваш разговор.
— Нет! — Плотский говорил без всякого смущения. — Я не знаю этого человека. Может быть, и видел когда-то, но разве всех упомнишь?
Корнилов понял, что настаивать бесполезно. Даже если устроить очную ставку с Травкиной, директор разведет руками и скажет «Вы ошибаетесь, Еленочка. Я никогда не разговаривал с этим человеком!» Да если и ссорился, мало ли что бывает!
— Вы предполагаете, что ссора этого человека с Лазуткиным зашла так далеко? — спросил Плотский с любопытством.