Антиквары
Шрифт:
— Замужем.
— Может, есть среди вязальщиц и незамужние. Ты на них обрати особое внимание. Я думаю они не только петельки подсчитывают, но и женишка подмечают. А Гога — парень видный холостой.
Видя, что Алабина хочет что-то возразить, полковник предостерегающе поднял ладонь.
— Не спорь, Варя. Иди, звони. Встречайся. Набирайся опыта.
15
С таксистами Корнилову пришлось однажды заниматься чуть ли не полгода — когда разоблачили группу преступников угонявших автомашины индивидуальных владельцев. Поэтому он хорошо знал с чего начинать — позвонил диспетчерам таксомоторных предприятии и попросил отыскать водителя по имени Гурам. Через пятнадцать минут диспетчер из второго предприятия сообщил Игорю Васильевичу что Гурам Иванович Мчедлишвили один из лучших водителей в настоящий момент работает на линии. Машина у него оборудована радиотелефоном и если нужно Корнилов сказал нужно... и еще через полчаса сел в новенький таксомотор подъехавший к подъезду Главного управления.
«Лучшим водителям — лучшие машины — подумал полковник, а худшим — худшие? Хорошо ли это?» Разглядывая загорелое с симпатичными усами лицо Гурама Ивановича маленькую кепочку с кокетливым помпончиком на его голове Корнилов пришел к мысли о том, что под кепочкой скрывается та самая лысина о которой с сожалением рассказала Елена Сергеевна. Тогда прямое попадание", — с удовлетворением констатировал он.
— Куда едем? — спросил Гурам. В кепочке он выглядел молодо. Лет на тридцать не больше.
— На волейбольную поляну.
Мчедлишвили посмотрел на Корнилова. Наверное, его предупредили, что предстоит встреча с милицией, да полковник и не просил делать из этого тайны — сам адрес Литейный, четыре, говорил за себя.
— Я шучу, — сказал Корнилов. — Ехать туда слишком далеко. Поговорим здесь.
Гурам молча показал глазами на гранитное здание Главного управления.
— Нет в машине. Я знаю у вас план.
— Ох, план! — серьезно сказал водитель. — Мотаешь по городу мотаешь — это ж какие нервы нужно иметь, товарищ...
— Игорь Васильевич.
— Товарищ Игорь Васильевич. Железные нервы.
— Гурам Иванович, вы Мишу Терехова знаете? Он частенько в волейбол на поляне играет.
— Знаю — обрадовался Мчедлишвили. — Хороший человек!
Гурам сразу же выбрал из предложенных фотографии карточку Гоги, сказал почти влюбленно.
— Какой красавец! Орел!
— А поконкретнее не могли бы о нем рассказать?
— Поконкретнее? — удивился Гурам. — Товарищ Игорь Васильевич! Хороший человек — разве не конкретно? Смотришь на него — душа радуется! Добрый веселый.
— Ссорился с кем-нибудь?
— А с кем не бывало! Мяч упустишь, кричит: «Гурам! Чтоб тебе в жизни не пить кахетинского!»
— Ну а по-серьезному?
— Нет! Миша как наша Нева — спокойный и широкий.
Корнилов улыбнулся. Подумал о том что этот Гурам наверное уже считает себя заправским ленинградцем.
— Кого из игроков вы знаете хорошо? — спросил он Гурама.
— Всех! — не задумываясь ответил Мчедлишвили. Но тут же поправился. — С кем играю. Вадик например. Такой длинный парень. Орел! Любую свечу гасит. Или Николай Иванович, с рыжей собачкой всегда приезжает. Тоже орел!
— А шофер с ремонтного завода там у вас бывает? Антон Лазуткин. Не знакомы!
— Шофер? С ремонтного завода? — Гурам задумался. Снял и снова надел свою маленькую кепочку. Корнилов наконец-то увидел большую ото лба лысину.
— Нет! Шофера не знаю. Вот директора видел — красавец мужчина. Уважаемый человек.
16
Полковник собрался пообедать, но в приемной его остановила секретарша. В руке она держала телефонную трубку.
— Игорь Васильевич Травкина вас спрашивает. Сказать, чтобы позвонила через час?
Корнилов потянул руку к трубке Голос у Елены Сергеевны был взволнованный. Она твердила, что ей стыдно, но за что стыдно, полковник никак не мог понять.
— Вы мне объясните не торопясь, — попросил он. — Что у вас случилось?
— Я сказала вам... — Остальных слов Корнилов не расслышал потому что Травкина перешла на шепот.
— Вы из телефонной будки говорите? — догадался он.
— Да. С Петроградской.
— Можете приехать сейчас?
Травкина долго молчала, и полковник понял, что она стесняется официальной обстановки.
Они договорились что Корнилов встретит ее у подъезда на Литейном.
— Вы меня простите, пожалуйста, — сказала Травкина вместо приветствия. — Я так виновата перед вами. Но вы поймете у вас глаза добрые. И грустные. — Она смотрела на Корнилова смущенно.
— Не волнуйтесь Елена Сергеевна, — Корнилов слегка опешил от такого заявления. — Давайте пройдемся по бульвару и вы мне все спокойно расскажете.
— Хорошо, что по бульвару. — Травкина взглянула на полковника с благодарностью. — У меня не хватило бы духу исповедоваться в кабинете сидя перед вами за столом.
Она напомнила Корнилову растерянную школьницу провалившуюся на экзамене, не обращающую внимания на свои внешний вид на помятую кофточку растрепанные волосы, всю ушедшую в свои переживания.
Они медленно пошли между чахлыми липами неухоженного бульварчика. Полковник не торопил Елену Сергеевну, ждал, когда она соберется с духом.
— Я наверное прискакала в обеденное время? — спросила Травкина.
— Не беспокойтесь. Найду время перекусить.
— Так вот. — Елена Сергеевна вздохнула глубоко. — Рядом с вами идет лгунишка. Да. Да. Я все наврала. — Тут же она спохватилась. — Не все конечно, но в главном.
— Может быть, сядем на скамейку? — предложил Корнилов.
— нет! — Она энергично тряхнула своими кудряшками. Язык у меня не повернулся сказать вам в прошлый раз об этом. Ведь я люблю его! — В ее голосе звучала неподдельная горечь. — И он слава богу оказался совсем ни при чем! Только мне могли прийти в голову такие идиотские мысли! Елена Сергеевна посмотрела на Корнилова с мольбой. — Я говорю о Павле Лаврентьевиче. О Плотском. Смешно да?