Антиквары
Шрифт:
— Вечером, — подтвердил майор. — С шести утра мы установили за его квартирой наблюдение...
— Молодцы.
— ...Лазуткин не вышел, а семья у него на даче. В Поддубье, под Гатчиной. Я позвонил в гараж...
— А его «Москвич»?
— Стоит у дома.
— Надо перекрыть все вокзалы, аэропорт, — сказал Корнилов. И добавил: — Если не поздно.
— Сделано. Фото размножили. Я тут спозаранку всех на ноги поднял.
— Своему начальнику позвонить времени не хватило? Корнилов сказал эту фразу ворчливо, а сам с удовлетворением подумал о том, что Бугаев сделал все так, как сделал бы он сам.
— Я подумал, товарищ полковник, что вам сегодня ночью спать не придется.
— Может быть, он поехал к своему семейству на дачу? высказал предположение Корнилов, никак не среагировав на фразу майора.
— Попрощаться перед дальней дорогой? Ну, уж нет! По-моему, сентиментальность не в его характере. Если Лазуткин почуял, что запахло паленым...
— «Москвич» под наблюдением?
— И квартира. И заводской гараж.
— Фотография Лазуткина есть?
Бугаев достал из папки и положил перед полковником два фото — молодого, угрюмого парня, напряженно смотревшего в объектив, и сделанное Котиковым в квартире с камином. Узнать Лазуткина по затылку было невозможно, но Корнилов все-таки внимательно, сантиметр за сантиметром, стал сравнивать изображения. Его внимание привлекло левое ухо Лазуткина — это была единственная часть, повторявшаяся на обеих фотографиях.
Бугаев поднялся со стула и встал за спиной у полковника, с нетерпением ожидая, что скажет Корнилов. Наконец, не выдержал:
— Уши, товарищ, полковник! Правда?
— Есть отдаленное сходство, — с сомнением сказал Корнилов.
— У экспертов тоже такое впечатление.
— Про «отдаленное сходство»? — уточнил полковник. — А кроме впечатлений, у них есть что-нибудь поконкретнее?
— Так ведь «пальчики»!
— Ты бы сел, Семен, — сказал Корнилов. — Не люблю, когда у меня за спиной стоят. — И когда Бугаев сел на стул, добавил: — «Пальчики» — главное. А из этого сходства мало чего следует. Определенный тип уха — без мочки, и только. Да у семидесяти процентов людей такая форма уха. Ты показал фото тому алкоголику, которого Белянчиков задержал?
— Юрий Евгеньевич показал. Еременков так обрадовался, словно родного отца увидел. «Игореха, — кричит, — нашелся!»
— Кого ты пошлешь в Малое Поддубье? — спросил Корнилов.
— Лебедев и Сергеев уже готовы, товарищ полковник.
— Я дам команду — в Гатчине их встретят местные товарищи.
— Управятся вдвоем, — запротестовал Семен, но Корнилов сказал жестко: — В Гатчине встретят! Не хватало нам, чтобы он по лесам со своим оружием бегал. Сейчас всюду дачники, туристы...
Лазуткин добирался из Малого Поддубья в Ленинград на грузовой машине. Теперь, когда деньги лежали в портфеле, на душе стало немного легче. Все эти дни он прожил, как в бреду, сжав зубы и стараясь не думать про большой пустынный дом, про комнату, пропахшую псиной, и грудастую нимфу выдрав которую из стены, он увидел шкатулку старика Грачева. От одной мысли о том, что могло лежать в этой шкатулке, у Лазуткина замирало сердце. «Если этот жлоб отвалил мне за кольцо столько денег, сколько же осталось там?» — думал он, приходя в ярость.
Крупный молчаливый водитель «КамАЗа» насвистывал незатейливый мотивчик, и Лазуткину хотелось поддать парню локтем в поддых, чтобы заткнулся. Этот мотивчик мешал ему думать. «Ладно, ладно, — успокаивал он себя. — Может быть, и не было ничего в шкатулке. Какие-нибудь старые бумаги, о которых и старик ничего не знал. Не мог же он подохнуть и никому не оставить свои деньги? Небось, набежали родственнички! А мне и этого хватит». — Лазуткин легонько побаюкал лежащий на коленях портфель.
После того, как вчера вечером Валентина Олеговна намекнула Антону, что им интересуется уголовный розыск, Лазуткин бежал из города, моля бога, чтобы его не арестовали по дороге на дачу. Он решил взять деньги и тут же, ночью, податься в сторону Пскова. Но в деревне было тихо и спокойно, такой умиротворенностью веяло от застывшего в безветрии ночи сада, так обрадовалась его приезду жена, что он решил остаться. Да и не хотел пугать жену внезапным отъездом. И, главное, не хотел, чтобы она видела, как достает он деньги из заветного местечка. Утром он сделал все это незаметно, а свой отъезд объяснил тем, что везет директора в Новгород, в командировку.
— А как же тетя Руфина? — удивилась жена. Руфине Платоновне, тетке Лазуткина, исполнялось шестьдесят лет. Они не были у нее очень давно и, получив красочную открытку с приглашением на юбилей, собирались на нем побывать.
— Заглянем к ней через неделю. По-свойски. Так душевнее будет. А сегодня сослуживцы набегут...
Жена посмотрела на Антона с подозрением. Наверное, почувствовала фальшь в его слишком бодром голосе. Но протестовать не стала.
Кроме денег, Лазуткин положил в портфель и номера от автомашины. Он снял их однажды ночью, когда еще работал в «Скорой», с «Москвича», на котором возили главного врача. Снял «просто так», про запас, благо никто не мог его заметить и даже заподозрить. Увидев в тайничке номера, Лазуткин сразу вспомнил про свой «Москвич», который собирался бросить в городе на произвол судьбы. Собственно, не совсем «на произвол судьбы» — «Москвич» был записан на жену, и у Антона имелась тайная мысль, что деньги от его продажи помогут семье. «На первое время».
«Если сменить номера, — подумал он, — можно выбраться из города на машине. И заехать ой как далеко...»
Когда Лазуткин вылез из «КамАЗа» у метро «Московские ворота», стрелки часов показывали ровно пять. В вагонах метро народ стоял плотной толпой. Разъезжались с работы «И к лучшему, — подумал Лазуткин. — Милиции в такой толпе несподручно. Да и на улицах народу много».
Высокая, полная женщина стояла рядом, прислонившись к Антону своим крутым бедром. Как раз там, где приятно оттягивал карман пистолет. «Как бы не почувствовала, стерва», — подумал он, неприязненно поглядывая на меланхоличное лицо пассажирки...
21
К Сеславину зашел директор. Случалось это не часто обычно Павел Лаврентьевич вызывал своего помощника по селекторной связи.
— Сегодня пятница, — сказал он, рассеянно глядя в окно. — Уеду пораньше. И ты, Евгений Андреич, не засиживайся. На рыбалке давно не был?
Сеславин с недоумением посмотрел на шефа. За всю свою жизнь он ни разу не брал в руки удочку.
— А чего? Хороший отдых. Особенно если забраться в какой-нибудь глухой, безлюдный уголок.
— На волейбол завтра не поедем? — спросил Сеславин.
— Нет. Надоели мне эти волейболисты. Посижу на даче в кругу семьи. Так что располагай своим временем, как тебе вздумается. — Он небрежно махнул рукой, прощаясь. У дверей остановился, словно вспомнил что-то: — Вчера вечером приезжал на дачу один товарищ с Литейного. То да се! Волейболистами интересовался, Антоном Лазуткиным и почему-то о тебе спросил. Но так, вскользь.
— Чем же заинтересовала его моя персона?
— Давно ли у меня работаешь? Кто рекомендовал? Директор бросил на своего помощника быстрый, оценивающий взгляд. — Но я тебе ни о чем не говорил. — Он сделал привычный отстраняющий жест рукой.
«Значит, они вышли на Антона», — подумал Сеславин и спросил как можно безразличнее:
— А Лазуткин наш чего им понадобился?
— «Ваш» Евгении Андреевич! — ласково сказал директор и нацелился пальцем в грудь Сеславину. — Вы его мне рекомендовали. Когда-то. — И, улыбнувшись, добавил. — А что им от него надо — даже знать не хочу. У меня своих забот хватает. Завод — не игрушка! — Он вышел, даже не потрудившись затворить за собою дверь, и Сеславин подумал неприязненно: «Ну конечно, они хотят иметь все и старинный камин и редкие акварели и женьшеневую настойку. Все кроме неприятностей. Откуда это берется — им неинтересно».