Антишулер
Шрифт:
— Медсестру позовите, — парень помоложе меня с перевязанной рукой всматривался в мое лицо. — Он проснулся.
Заскрипела дверь. Кто-то вышел.
— Привет, — сказал я и сам удивился своему хриплому голосу и слабости языка. Вся глотка пересохла, казалось, покрылась трещинами, как глиняное дно озера, из которого ушла вода. — Попрошу сразу запомнить, что я не родственник адмирала.
— Бредит… — раздался голос сбоку.
— И в карты я сегодня не играю, — добавил я.
— Ты о чем, браток? — солдат с перевязанной
Я улыбнулся. И попытался пошевелиться. Снова пришла боль. Огненная, жгучая…
— Лежи уж… Тебе нельзя вставать.
— Где я?
— В послеоперационной…
— А ты кто?
— Посадили около тебя дежурить. Я выздоравливающий. Приказали смотреть, как ты в сознание придешь… Сейчас медсестру позовут. Они тут все вокруг тебя носятся. Говорят, ты какой-то мировой рекордсмен…
Бинты сковывали меня прочно. Тяжесть в груди казалась такой, словно это и не бинты вовсе, а пара бронежилетов с полной укомплектованной «разгрузкой». Ну, и, слава богу, что не под гусеницами танка лежу. Бронежилеты я как-нибудь выдержу. Поднатужусь, и выдержу.
Снова заскрипела дверь. Мне не было видно ее, но такой противный звук может издавать только старая и раздолбанная дверь. Впрочем, в этом здании только такая дверь и должна быть. Я вижу потолок в трещинах на желтой от времени побелке, обвалившуюся штукатурку в углу. Старое здание. Госпиталь.
— Где я?
— Я же говорю, в послеоперационной палате.
— Это я понял. Город какой?
— Моздок.
— Добрались, значит…
Глаза закрывались снова, но сухость во рту уже стала невыносимой. Еще минута, и трещины превратятся в пропасти. И голова расколется изнутри, словно она вылеплена из необожженной глины.
— Пить дай…
— Сейчас, сынок, сейчас… — пожилая медсестра склонилась надо мной. В глаза заглядывает. Внимательно, словно пытается узнать. Не надо меня узнавать. Не надо смотреть так внимательно и так долго. Пить дайте!
— Пить…
Она приподняла мне голову — больно! — и попыталась влить в рот воду из стакана. Трудно глотать. Один глоток. Два. Три. И не могу больше. Закрываются глаза. Убираю вбок голову от стакана. Трудно голову убрать. Через боль это делаю.
— Сейчас врач придет, осмотрит тебя.
Я пытался продышаться. Очень тяжело дышится. Такое впечатление, что воздух в комнате полностью разрежен. Я его глотаю, но не могу найти в нем кислорода. Не могу наполнить свои легкие самым необходимым для жизни.
— Передохни чуток, передохни, сынок…
Снова открываю глаза.
— Врач кто?
— Магомет Алиевич.
— Чечен? — Я вспомнил голос с акцентом, который слышал недавно.
— Нет, не чечен, — насмешливо ответил этот голос. Уже пришел, словно стоял за дверью и ждал моего пробуждения. — Я балкарец. Хирург Магомет Алиевич Муртазаев.
— Алимхан Муртазаев… — вспомнил вдруг я.
— Нет, я не Алимхан.
Бородатое, как у типичного боевика, лицо склонилось надо мной. Муртазаев тоже смотрел глаза в глаза. Смотрел внимательно, словно пытался узнать или прочитать в них что-то. Он был такой же высокий, как Алимхан. И борода похожая. И голос похож. Но я не мог напрячь зрение, чтобы сфокусировать взгляд, и видел его лицо слегка расплывчато. Только глаза, которые смотрели в мои глаза. Глаза мне было видно почему-то почти хорошо.
— А ты знаком с Алимханом Муртазаевым? Он, кстати, тоже хирург. Был когда-то…
— Я был в плену.
— Бежал?
— Выиграл.
— Что-что?
— В карты свободу выиграл…
— Бредит… — опять голос сбоку.
— И четверых солдат выиграл. А майора проиграл.
Голос мой слаб, и слова невнятны. Но меня слышат и понимают. Врач прощупал пульс. Я этого не почувствовал, только увидел, как он взял мою руку в свою. А рука словно онемела. Не было сил ею шевельнуть.
— Отдыхай, герой… Мы тебя подправим, и в музей выставим, как удивительный экспонат… Ты теперь на всю страну прославишься. А то и на весь мир…
Он протянул руку куда-то в сторону, взял с тумбочки металлическую тарелку и чем-то погромыхал в ней. Это был как раз тот звук, от которого я в первый раз проснулся.
— Я из тебя девять пуль вытащил. Понимаешь? Девять пуль. Человеку одной хватает, а тебе девять досталось. И ни один жизненно важный орган не задет. Повезло тебе. Вообще-то такого не бывает. Обычно после девяти пуль сразу умирают. Кто-то с любовью в тебя очередь выпустил.
— Женщина… — сказал я.
— Женщина? — переспросил хирург.
— А я в нее… — вдруг все вспомнил я. — Со мной вместе не привозили? Женщину в форме старшего лейтенанта. И с ней бандит в лейтенантской форме. И наш полковник…
— Ваш полковник через стену лежит. А женщина — эстонка в форме старшего лейтенанта, наверное, в морге. Она тебе так не понравилась, как ты ей… Уложил ты ее, браток…
Я хотел спросить, что с полковником, но глаза сами собой закрылись. Я еще слышал, как разговаривал Магомет Алиевич с пожилой медсестрой, называя ее Валей, давал ей указания, но смысл слов не доходил до меня…
В следующий раз я проснулся уже ночью. Вернее, не сам проснулся — меня разбудили. Кровать была на колесах, и ее просто вывозили из палаты. Скрип старой двери в состоянии поднять на ноги даже препарированное население целого морга. Я открыл глаза, не понимая, что происходит.
— Куда? — спросил я небритого парня с перевязанной рукой. Кажется, это уже был другой парень. Он тянул заднюю стенку кровати на себя, и глаза мои видели только его.
— Выздоравливаешь… — вяло ответил «такелажник». — Может быть, и жить будешь.