Антитело
Шрифт:
— Не знал, что ты умеешь готовить.
— А я не умею. Меня Настя инструктировала.
— Ты говорил с ней?
— Да.
— Как там у них дела?
— Нормально.
— Ей нельзя приезжать сюда. Ни в коем случае.
— Она не приедет — не волнуйтесь. Сюда никто не приедет.
Дядя кивнул.
— Как там с крестами?
— Потихоньку. Много работы.
— Ничего нового?
Глеб вспомнил про картошку.
«Сказать или нет?».
— Нет. Ничего.
— Понятно.
— Последите за мясом. Вода не должна выкипеть. Через час
— Ладно.
Глеб направился к двери. Дядя придержал его за руку.
— Спасибо.
— Не за что. Я буду на улице. Вы ложитесь. Отдохните пока.
На поле опустились сумерки. Голос в приемнике то и дело пропадал, скрываясь за бессмысленным шумом помех. Глебу приходилось отвлекаться от работы и крутить ручку настройки, пытаясь поймать ускользающую станцию. Деревья отбрасывали на поле длинные мрачные тени. Поднялся ветер.
Музыка, которая раньше бодрила и помогала отвлечься, стала угнетать. Голос ди-джея постоянно изменялся, становясь то выше, то ниже, как будто начинал говорить другой человек. Солнце медленно опускалось в лес.
Глебу было неуютно и тревожно. Он выключил приемник, и в наступившей тишине стало слышно завывание ветра, унылое и пустое.
«Надо было взять плеер».
Возвращаться домой он не хотел. Не хотел снова увидеть бледное больное лицо дяди, его слезящиеся глаза, слушать его ужасный кашель. Не хотелось слышать голос Аленки, внезапно погрубевший и лишенный прежних эмоций. В доме за его спиной жили сумасшедшие, и он был единственным, кто еще сохранял рассудок. Не заболел. И не сломался. Только страх — постоянный, давящий страх, мучил его и заставлял вздрагивать от каждого звука, в любом движении видеть агрессию.
«Если они ухудшатся, я просто не знаю, что делать. Оставаться один на один с тремя психами… Я не смогу».
Его утешало лишь одно обстоятельство — прогрессирующая болезнь не позволит им активно действовать.
В доме снова появились мухи. Глеб заметил их за обедом, сидя в одиночестве и без всякого удовольствия поглощая мясо. Пока их было немного, но они были. А всего пару часов назад, он видел их целый рой, летящий низко над полем на восток к лесу.
«Если дальше так пойдет, придется снова все опрыскивать».
Глеб продолжал свою работу в медленно надвигающейся темноте. По мере того, как свет уходил, все труднее было не пускать в голову мысли о том, что ждет его в этой ночи. Что прячется там, дожидаясь, когда исчезнут последние отголоски дня. Можно было уйти в дом, где есть свет и стены, но именно там, в этих самых стенах и происходило все самое страшное. Несколько минут Глеб совершенно серьезно обдумывал возможность ночевки в сарае. Это может оказаться лучше для всех. И дяде было бы спокойно, пока он держится подальше от них и от Аленки. Но темнота продолжала наступать, и он отказался от этой мысли.
«Лучше вернутся. Все-таки дом — есть дом».
Повернувшись спиной к лесу, он не спеша побрел к себе, волоча лопату
День двенадцатый
Дом изменился. Неуловимо, почти незаметно, но Глеб знал это точно: пропорции комнат, стены — они, казалось, наклонились, расширились, потеряли те правильные геометрические очертания, что были раньше. Но не это было главное: появились звуки. Странные, ничем не объяснимые звуки, которые пугали и не давали заснуть. Глеб лежал в кровати и слушал.
Тихое скрип-скрип что-то расхаживало возле его двери.
Скрип.
Вот оно начало медленно спускаться по лестнице. Остановилось. И снова направилось вверх.
Скрип.
«Дядя? Нет, он спит внизу. Он бы вошел. Зачем ему ходить под дверями? А может тетя Ира? Но она больна. У нее очередное затмение. Она ненавидит меня».
Скрип.
Можно было встать с кровати и посмотреть, и разом снять все сомнения, но Глеб не осмеливался. Он словно вернулся в детство и прятался под одеялом от ночных страхов, не решаясь встать, не решаясь тревожить тишину звуком своего дыхания. Он лежал и прислушивался.
«А может Аленка?».
Тихо и протяжно заскрипела дверь, и снова послышались неторопливые шаги по деревянному полу. Глеб напряг слух, и ему показалось, что он слышит чье-то дыхание. Едва различимое, свистящее: вдох-выдох, вдох…
Скрип.
Он представил себе лестницу. Вспомнил, как по ней поднималась Аленка, тихо, словно мышка. Даже дядиного веса не хватало, чтобы ступени зазвучали.
«Там движется что-то тяжелое… Или это просто дом? Осаживается или что-то в этом духе? Говорят, с деревянными домами такое бывает».
Снова тихий звук, теперь где-то наверху. По воспоминаниям Глеба, там находилась большая пустующая комната на весь этаж. При нем никто ни разу туда не поднимался.
«Там ничего нет. Но что-то большое ходит сейчас в темноте. Чего-то ищет».
Скрип!
Неожиданно громко над самой кроватью. Глеб почувствовал, как на коже выступил холодный пот. Он закрыл глаза. Сундук — большой, обитый широкими металлическими полосами, отливающими серебром, возник перед ним из темноты.
«Серебро — это хорошо. Это как раз то, что надо».
Его блестящая крышка потускнела и покрылась трещинами, словно яростное нечто пыталось разбить ее, нанося сильные удары.
Но не смогло.
«Еще бы! Конечно! Конечно, не смогло!».
Глеб замер и прислушался. Несколько секунд было совершенно тихо, так, что можно было услышать собственное дыхание. И вдруг
Скрип-скрип-скрип быстрые шаги прямо над головой.
«Сейчас!».
Глеб мысленно потянулся вверх, сквозь перекрытия, в темноту комнаты третьего этажа, в которой двигалось что-то большое и страшное.