Антитело
Шрифт:
Настя открыла после первого же звонка. Она стояла на пороге, в потертых спортивных штанах и водолазке с выцветшим яблоком на груди, и смотрела на Анну сонными покрасневшими глазами.
— Здравствуй. Мне можно войти?
— Да, конечно. Проходите.
Девушка посторонилась, пропуская знахарку в дом.
Атмосфера жилища подействовала на Анну успокаивающе. Воздух наполнял покой. Уютная комната, приглушенный мягкий свет лампы на потолке, сухое тепло — приятно контрастировали с сыростью и холодом улицы.
— Хотите чая?
— Да, спасибо.
— Садитесь. Я сейчас принесу.
Настя
«Она на развилке. И чаша ее вот-вот переполнится»
Настя вернулась, держа в руках поднос с чашками и печеньем. Они вместе переставили их на стол и уселись по разные стороны. Девушка вопросительно посмотрела на свою гостью.
— Как дела у Глеба? — спросила знахарка.
— Не очень. Там все болеют, только он один еще держится.
— Он рассказывает, что там происходит? Кроме болезни.
— Да.
Настя пересказала знахарке последний разговор с Глебом. Тоска и ужас, немного отпустившие ее, вновь вернулись, подступили к глазам, выдавливая наружу слезы. Она рассеянно промокала их салфеткой и продолжала говорить. Знахарка слушала молча. Пустота — безвольная, пугающая пустота сидела перед ней, будто что-то вырезали, забрали у этой девушки, и ей нечем было себя наполнить. Анне это чувство было знакомо. Она жалела девушку и одновременно радовалась. Пусть Настя мучается, пусть переживает, но здесь она в безопасности. И боль разлуки, и беспомощность — лишь отголоски той настоящей опасности, которая угрожает ей на ферме.
Чай остыл. Никто так и не притронулся к нему. Настя посмотрела на знахарку.
— Становится хуже?
— Да.
— Я чувствую себя отвратительно! Как будто я предала его.
Анна накрыла ее ладонь своей.
— Нет. Ты не предала. Ты делаешь то, что можешь сделать. Глеб прав — он хочет, чтобы ты была в безопасности. Так ему спокойнее. Ты должна ему в этом помочь.
— Да. Должна. Только вот чувство такое — гадкое.
— Я хочу кое-что тебе рассказать.
— О нем?
— Не совсем.
Настя слушала историю, добытую Федором, как слушают в программе новостей репортаж о Гвинее Бисау. Наверное, она так до конца и не восприняла сказанное — сработали внутренние фильтры. Ей понадобиться время, чтобы осознать и принять новую информацию. Понадобятся силы.
Вторая часть рассказа взволновала девушку гораздо больше. Узнав, что журналист приедет, что он решительно настроен бороться с напастью, настроен что-то делать — она оживилась. Слова знахарки вторили ее собственным ощущениям, говорившим ей — не все еще потеряно, еще можно бороться. Есть еще время.
— Надо рассказать ему! Я сейчас позвоню!
— Конечно.
Настя сходила за телефоном и, остановившись посередине комнаты, нажала кнопку набора номера. Анна наблюдала, как девушка приложила трубку в уху, как участилось ее дыхание, а свободная рука стала теребить прядь волос.
«Она сильно переживает, бедняжка»
Настя переступила с ноги на ногу и нахмурилась. Отняла трубку от уха и снова нажала кнопку.
— Что-то
— Связи нет. Аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Вот опять! Черт!
— Что это значит?
— Не знаю. Может, батарейки сели.
— А он может позвонить тебе сам?
— Да. Он звонил.
— Ну что ж — тогда будем ждать.
Настя села на стул и обхватила руками голову. Знахарка погладила ее по волосам.
— Федор приедет завтра утром. Приходи.
Девушка кивнула.
— Позвони мне, если что-то случится. Я буду дома.
— Да.
Знахарка ушла, а Настя еще долго сидела за столом, глядя на чашки с остывшим чаем и промокая салфеткой слезы. За окном раскатисто прогрохотало. Она думала о надежде. О том, что настоящее предательство по отношению к Глебу — это потерять надежду. Она уже сделала это один раз, но больше такого не будет. Теперь она не одна. Вместе они что-нибудь придумают. Непременно. Обязательно.
Глеб вошел в дом и закрыл за собой дверь. Его трясло от холода, зубы клацали, не попадая один на другой. Он ругал себя последними словами за слабость. Не хватало теперь и ему заболеть. Да еще так глупо. Растирая побелевшие руки, он направился на кухню.
«Нужно выпить чего-нибудь горячего. Чаю».
В проеме двери, ведущей к комнатам первого этажа, маячил темный силуэт дяди. Тот сидел на полу у входа в комнату дочери. Услыхав шаги, он обернулся.
— Глеб! Подойди…
Приступ кашля оборвал его на полуслове.
— Подойди сюда. Пожалуйста.
Глеб взял со стола медицинскую маску и пошел к нему, гадая, что еще могло произойти. Дядя указал ему перед собой.
Из динамиков магнитолы продолжала звучать все та же, набившая оскомину, сказка:
Земля успела оттаять, но места, где сидела Морра, были видны. Трава там побурела. Он знал, что если Морра просидит на одном месте больше часа, там уже никогда ничего не вырастет.
Посреди комнаты, сжимая в руках Моню, на полу сидела Аленка. Волосы у девочки на голове шевелились, будто живые. Они вытягивались параллельно полу длинными прядями, покачивались и извивались. Вот она провела по ним рукой, убирая в сторону, и они мгновенным движением обвились вокруг предплечья змеиными кольцами. На шее плюшевого слона красовалась красная лента. Девочка подняла глаза и увидела Глеба.
— Привет.
— Привет.
— Смотри, какой Моня красивый!
— Очень красивый.
Глеб понял, что боится ее. Почувствовал, что вот-вот готов закричать и броситься вон из комнаты, лишь бы не видеть этого. Безумие. Сама Аленка, казалось, совершенно не замечала того, что с ней происходит. Он сделал движение в сторону, но девочка подняла руку, останавливая его. Глеб застыл на месте.
— Я больше не боюсь.
— Чего?
— Чудовищ. Снов.
— Да?
— Да. Мне стали сниться интересные сны. Сегодня я была в лесу. Летала между деревьев в темноте, как колдунья из книжки. Там было много зверей. Они бежали за мной. Я наверху, а они — внизу. А потом мы оказались на поле, и они стали бегать кругами. Такие глупые!