Антитело
Шрифт:
— Настя!
Девушка украдкой взглянула на часы. Нужно было что-то придумать. Срочно. До намеченной встречи оставалось чуть больше двадцати минут.
— Ты куда-то торопишься?
Настя высвободила руку и сцепила пальцы. Ее немного знобило от волнения, не спасала даже куртка. Она ненавидела себя за вранье, ей было неуютно и противно от этого, но выхода не было.
— Мам, я не могу сейчас сказать. Правда не могу. Но все хорошо! Все нормально. Ты не волнуйся только. Я к ней ходила, потому что интересно было. И Глеба повела посмотреть. Он же никогда такого не видел. И… ну… просто любопытство.
— А мужчина, который к ней утром
Настя вздрогнула.
— Что?
— Дочь! Что там у вас происходит? Что за притон вы там устроили? Почему она приходила в наш дом?
— Мама!
— Что?
— Ты что говоришь?! Ты… я не понимаю!
— Это я не понимаю! И я хочу, чтобы ты мне все объяснила!
Настя упрямо поджала губы, а внутри все заклокотало. Еще никогда ей не было так обидно и так… стыдно.
— То, что ты там напридумывала — полный бред! Все совсем не так, как ты думаешь! Мне надо идти. Меня люди ждут.
— Подождут.
— Мама, поверь мне!
— Я не могу. Я не знаю, чему верить. И ты никуда не уйдешь, пока мы не объяснимся.
Она смотрела на дочь расстроенная и удивленная. Впервые в жизни ее девочка, ее Настенька, проявила открытую враждебность. Конечно, она сама немного перегибает, но это исключительно ради дочери.
«Это какой-то кризис. Наваждение. Оно пройдет и снова все станет нормально. Нужно переломить ее, ради нее самой»
Она чувствовала беду, угадывала ее безошибочным инстинктом матери, но не могла понять, с чем имеет дело.
«Пусть я стану ей врагом, но уберегу!»
— Тебе на работу нужно.
— Я отпросилась.
Федор стоял возле машины и курил уже третью сигарету. Окурки первых двух валялись возле колеса. Полчаса назад они с Анной закончили приготовления, загрузили все необходимое и теперь нервничали каждый на свой лад. Знахарка дважды предлагала ехать без Насти, но Федор медлил. Ему очень не хотелось терять такую возможность — присутствие в кадре симпатичной девчонки придало бы отснятому материалу дополнительный эпатаж. Народу приятно смотреть, как чудовище пожирает красавиц. Народу нет дела до него или потрепанной жизнью Аньки. Но девица, как назло не появлялась. Федор бросил окурок на землю и придавил ботинком.
— Может заехать за ней?
— Что?
Анна мигом представила эту картину. Не говоря о ее собственной подмоченной репутации, появление у Насти Федора на машине с московскими номерами могло повредить девушке чуть ли не больше, чем все ужасы фермы. Общественное мнение в таких случаях бывает беспощадно, это знахарка испытала в полной мере. Получить ярлык шалавы очень легко, а избавиться от него почти невозможно. Даже, если народ и не выскажется громогласно, то молчаливое порицание и презрение, как проклятье, испортит девушке всю жизнь. Община не захочет терять повод для сплетен, а на остальное им плевать.
— Нет. Не надо.
— Почему нет то?
— Не нужно — поверь мне! Мы поедем вдвоем.
— Черт те что! Несерьезно это все!
— А я думаю, что так даже лучше. Не нужно втягивать ее в эти дела.
Федор почувствовал, что настаивать бесполезно. Анна могла неверно истолковать его настойчивость.
«А оно нам надо? Обойдемся без девчонки. Невелика потеря!»
— Ну не хочешь, так не хочешь. Тогда ждать нам вроде бы нечего? Поехали?
— Поехали.
Глеб беспокойно ворочался в постели, думая о том, что произойдет, если он
«Очевидно, местная зараза к ним нечувствительна»
Ночь уже раскинула над фермой свой черный шатер, но сон все не приходил.
Рядом с дверью раздался скрип. Глеб напрягся, прислушиваясь к тишине, в который раз пытаясь разобрать, что же бродит там в темноте. За последние несколько ночей он начал привыкать к молчаливому присутствию в доме чужака. В конце концов, в запасе всегда имелось средство, способное остановить его, не подпустить слишком близко. Старый простой трюк все еще работал.
«Ирония судьбы — детская шутка стала моим единственным оружием в нашем сумасшедшем доме»
Глеб лежал и смотрел на дверь и, в какой-то момент, ему показалось, что та приоткрылась. Всего чуть-чуть. Он сцепил руки под одеялом.
«Может, привиделось? Не удивлюсь, если так и есть. Здесь у кого угодно нервы сдадут»
На полированной поверхности двери едва заметно блеснуло отражение луны: дверь открывалась, очень медленно и почти бесшумно, но открывалась.
Что-то тихо проникло в комнату. Глеб не мог видеть гостя, но мог чувствовать: что-то большое и одновременно невесомое, молчаливое и бесконечно чужое. Оно надвигалось медленно, словно в нерешительности, пробуя, исследуя новую территорию.
Он закрыл глаза, вызывая последний аргумент своей защиты. Мучительно медленно тянулись секунды, пока сквозь мрак внутреннего взгляда не проступил сундук. Глеб едва удержался, чтобы не закричать.
Ловушка для ночных кошмаров изменилась, и изменения эти были ужасны. Стенки опутала густая, похожая на паутину, сеть трещин. Серебряные полосы, которыми раньше была обита крышка, превратились в костяшки пальцев, словно рука мертвеца теперь удерживала ее на месте. Но не это заставило Глеба сдерживать крик — на передней стенке сундука появилась гравировка. Она слабо мерцала, словно сделанная из метала — это был круг, а в центре него, приветственно подняв нелепый короткий хобот, стоял плюшевый слон Аленки. Его пухлые ноги опирались на постамент образованный буквами. В первую секунду Глеб решил, что это имя любимчика сестры, написанное латиницей — Моня, но потом гравировка вдруг вспыхнула ярким холодным светом, на фоне которого буквы проступили четкими черными линиями:
«MONOS».
Надпись промелькнула на мгновение, а затем потонула в режущей глаза белизне.
Сундук распахнулся.
Федор притормозил перед указателем на Титовку и свернул на грунтовую дорогу. Машина закачалась на глубоких выбоинах, и Анне пришлось схватиться за поручень, чтобы удержаться. Разговор, и раньше-то не слишком оживленный, теперь окончательно зачах, словно оба испугались, что их подслушают. Логово чудовища было рядом.
Глядя на лес, хмурый, темный и такой близкий, Федор все больше мрачнел. Приподнятое настроение, с которым он проснулся, выветрилось, сменившись напряжением, и никак не удавалось его сбросить. Впервые за последние дни он осознал, что задуманное мероприятие может оказаться опасным. По-настоящему, вовсе не киношно-газетному, опасным. Возможно кто-то из них, или даже оба, не вернутся домой. Возможно, сегодня они умрут. Машина медленно двигалась вперед, выбрасывая из-под колес облачка пыли.