Антитело
Шрифт:
Глеб заплакал. Ему очень не хотелось умирать. Ужасно, просто немыслимо сильно ему хотелось жить, несмотря ни на что. Пусть даже весь мир вокруг превращается в ад, но ему не хотелось умирать.
Очередное щупальце обвилось вокруг одеяла и рывком сдернуло его на пол. Глеб увидел, как существо на потолке, все еще шипя, как рассерженная кошка, раскачивается из стороны в сторону и одновременно подается вниз, вытягиваясь, словно капля. Отростки сделались толще и длиннее. Они качнулись назад, набирая скорость. Глеб зажмурился.
Но удара не последовало.
— Пошла
Титовка просыпалась рано. Солнце еще только взошло, погасли уличные фонари, а участки за низкими деревянными заборами уже наполнились жизнью и звуками. Лаяли собаки, кто-то крикнул и ему отозвались с другой стороны поселка, затарахтел автомобильный двигатель. В течение часа жизнь постепенно набирала обороты, разгонялась, стряхивая ночное оцепенение, и оно летело прочь каплями холодной блестящей росы.
Владимир Алексеевич Сытин, отец семейства и потомственный дачник, расположился на террасе в плетеном кресле с газетой в одной руке и чашкой кофе в другой. На журнальном столике возле него стояла вазочка с печеньем, откуда он брал по кусочку и, не глядя, отправлял в рот. Его жена сидела по другую сторону стола, жмурясь на яркое утреннее солнце, и пила чай с вареньем. Где-то закричал петух, с крыши пристройки сиганула в траву большая рыжая кошка.
Владимир Алексеевич перевернул страницу.
— Заговор спецслужб, — произнес он. — Что за поганая страна.
Жена не удостоила его ответом. Над вазочкой, тихо жужжа, пролетела муха. Она сделала пару кругов, а потом приземлилась на печенье и стала деловито ползать по нему, подрагивая крыльями. Владимир Алексеевич хмыкнул, отпил кофе и потянулся к вазочке. Муха взвилась в воздух крошечной темной точкой и исчезла в ветвях яблони. Сытин взял печенье, поднес ко рту…
— Черт те что!
… и откусил.
Вчерашний день дался Насте тяжело. Мать не отходила от нее ни на шаг, и не было никакой возможности узнать, как дела у Анны и Федора. Эта неопределенность заставляла девушку нервничать и злиться: она огрызалась, все валилось из рук. Вечером, когда мать разговаривала с вернувшимся со службы отцом, Настя проскользнула к себе и набрала номер знахарки. Довольно долго она слышала лишь длинные гудки, а потом связь отключилась, оставив ее удивленной и испуганной. Повторные вызовы привели к тому же результату: к телефону никто не подошел.
Ночью Настя долго не могла уснуть. Пару часов она беспокойно ворочалась в кровати, а в голову лезли мысли одна страшнее другой. Наконец, она заснула, и во сны к ней явились кошмары.
За завтраком девушка сидела молча. Она не умывалась, спутанные волосы падали на лицо, закрывая его, словно ширма. Родители тоже молчали. Из открытого окна доносился радостный гомон воробьев. Пахло хлебом.
— Ты сегодня в библиотеке? — спросил отец, намазывая масло.
— Да.
— Я тебя подвезу.
— Сама дойду.
Мать посмотрела
— Я ее провожу. Мне по пути.
— Зачем?
— Затем.
Настя хотела возразить, даже отложила свой творог и открыла рот, но сказать было нечего. Говорить было бесполезно. Она представила себе, как идет по поселку под конвоем матери, и поморщилась.
«О Господи! Второй день — я с ума сойду!»
Она промолчала.
«Всегда можно что-то придумать».
— Ладно.
Она наклонилась над чашкой и шумно отхлебнула горячий чай.
Глеб прижался к спинке кровати и, часто моргая от стекающего в глаза пота, смотрел на незнакомца. Это был человек. Никаких сомнений. Непонятно, как он проник в запертый дом и с какими намерениями, но он угомонил тварь, а это уже было хорошо. Его скрывала густая тень, и Глеб не мог как следует рассмотреть своего гостя. Словно почувствовав это, пришелец выступил вперед и оказался в конусе рассеянного лунного света. Это был мужчина, невысокого роста, коренастый с широким, морщинистым, бородатым лицом. Темные глаза казались двумя дырами на бледной коже. Он сел на стул и уставился на Глеба.
— Ну что, парень, плохо тебе?
Повисла тишина, сквозь которую стало слышно поскрипывание досок: мужик постоянно переставлял ноги и похлопывал себя по коленям.
— Вы кто?
— Степан.
— Вы взломщик?
Незнакомец хохотнул, дернув бородой. В этот момент снизу раздался сдавленный крик, Глеб вздрогнул. Очень болели ноги, он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
— Твоя сестра, — сказал Степан. — Безвинное дитя. Я хочу тебе кое-что рассказать, парень. Я хочу помочь тебе.
Аленка металась в кровати; слезы текли из закрытых глаз, влажными дорожками сверкая на чумазых щеках. Ее волосы взметнулись вверх и стали дыбом, образовав подобие черного нимба вокруг головы. Одновременно с этим ее тело выгнулось, одеяло скользнуло вниз, и она заскулила, словно маленькая собачонка, плотно сжимая зубы.
Но не проснулась.
Никто не проснулся.
Мышцы на руках и ногах девочки быстро вибрировали, напрягаясь и расслабляясь вновь. Из носа потекла тоненькая струйка крови. Аленка снова заскулила, потом взвизгнула и затихла. Волосы снова упали на подушку.
Ее отец громко всхрапнул, и снова стало тихо.
Степан облокотился на спинку стула.
— Подменыши, — сказал он. — Знаешь, что это такое?
Глеб кивнул.
— Она не сестра тебе.
— Аленка?
— Да. Она — враг. Враг рода человеческого.
Мужик поскреб бороду и, не дождавшись ответа, продолжил.
— Дьявол живет в этом лесу. Вот так парень. Эти деревья крученые — дорожка, по которой он ходит. Я точно знаю. Да! И открываются они легко — слишком легко… Я вот тоже терзался, не изувер же. Веру потерял, а ему того только и надо. Жаль было до слез. Безвинное дите. Родное. Понимаешь?