Антивоенный синдром или преданная армия?..
Шрифт:
Армия, как ничто другое, нуждается сегодня в защите. Она скована своей субординацией, своим внутренним централизмом, своей присягой на верность государственной власти. Она не в силах сама заявить о своей проблематике, защитить себя невоенными, гуманитарными средствами. Наивно верит в государство и власть. Поэтому в нашем общественном движении необходимо отдельное направление, гражданская инициатива, быть может, военная партия, которая взяла бы на себя защиту оборонного могущества страны. Как любой сословный слой, как любая корпорация, армия должна иметь гражданский канал для выражения сугубо армейских интересов. А ведь армия не клан, не сословие. Наша армия — форма народной
Военно-патриотическая инициатива должна решить ряд неотложных задач. Необходимо довести до народа правду о разрушаемой армии, об истинных политических целях ее разрушения. Армия, чувствующая себя сейчас изолированной, должна знать, что народ видит ее проблемы, ее муку и страдания, что народ не разобщен с ней, готов ее защитить. Армии, лишенной идеологии, включенной как марионетка во всесоюзную распрю, утратившей ценностные ряды и представления, необходимо вернуть ее идеологическое содержание — идеологию национального спасения и национального возрождения.
Надвигающийся, быть может, неизбежный хаос вменяет армии особую, не свойственную ей функцию — не карательную, как пытаются нас напугать тоталитаристы, не жандармскую, как пытаются нас обмануть либералы, но сберегающую, направленную на сохранение тех очагов развития, которые, возможно, еще не будут затронуты хаосом. По существу, армии надлежит выполнить ту миссию, которую когда-то выполняли монастыри в поры нашествий и экспансий. В казармах будут укрываться от смерти и побоищ, от разорений и голода. Туда придут, как турки-месхетинцы, как беженцы Баку и Степанакерта, — придут люди культуры, инженеры, ученые. Только армия в условиях гражданского хаоса будет в силах сберечь их, сохранить зерна будущего развития, оборонить ценности и святыни, чтобы потом, когда минует беда, они могли быть возвращены в жизнь. Армия должна готовиться к этой роли, осознать ее, перестать заниматься одними сугубо военными делами, резко включиться в общественно-политический процесс, заявить народу о том, что она готова исполнить сберегающую, общенациональную миссию. Армия не является слепым орудием власти, она — инструмент волеизъявления народа.
Вышла на общественную арену церковь. Церковь больше не скрывается на своих амвонах, за оградой погостов и кладбищ. Помимо акций милосердия, проповедей добра и блага одна из миссий церкви в ее общественном деянии — обратиться к армии со страстным и ярким призывом защитить народ от крушений внутренней смуты. Это будет то долгожданное слияние церковного идеала нравственности с армейской действительностью, с ее оскуделой духовностью.
Сегодня борьба за сбережение армии является последней борьбой за государственность и народность. Разложение и истребление армии сделает нас беззащитными перед хищниками, стремящимися расчленить СССР на лакомые, быстро перевариваемые ломти, сломить сопротивление России, не желающей — из последних сил — стать подножием в экономической и культурной иерархии жестоких, псевдогуманных цивилизаций мира.
История станет судить о жизнеспособности и сопротивляемости народа по его нынешнему отношению к армии. Она станет судить о сегодняшних генералах по их способности вывести армию из жесточайшего окружения, из второго за двадцатое столетие котла, где перемалывается военная мощь России. Она, история, произнесет свой суд красному офицерству, трагически заступающему сегодня место белого офицерства. Она назовет имена предающих армию, ведущих ее на заклание.
Опасность столь велика, ее очертания столь тщательно маскируются, что долг интеллектуалов и аналитиков— пойти на предельный риск, вскрыть перед обществом конечные цели беспощадной антинациональной программы по истреблению армии.
Идеология национального спасения глубоко близка любому нашему гражданину, любому воину, будь то седовласый генерал или безусый новобранец. Взамен унылой, догматической, изжившей себя пропаганды возникнет идеология национального возрождения. Нам, в наших горьких условиях, не нужна армия, покоряющая мир, готовая врываться на танках в горящие европейские столицы. Нам нужна армия для самосохранения, самозащиты. Нам нужна та достаточная оборона, без которой общегосударственная идея готова сегодня погибнуть, исчезнуть с лица земли навсегда.
Нет, не «большую казарму» готовит армия обществу, ратуя за поддержание в народе доблести, суверенности, мужества, уповая на достойную жизнь в грядущем, не отрекаясь от величия в прошлом. Идеал кооператора, диск-жокея, политического лукавца не сможет вытеснить из народного сознания идеал ратоборца, заступника, мученика за народ и Отечество.
Армия поделится с индустрией своим опытом грандиозных свершений, поделится с культурой опытом жертвенности и стоицизма.
Будущее России — не казарма, не концлагерь, не концессия, не придаток олигархических империй мира, а целостное мобильное общество с общенародным идеалом истины, справедливости и добра.
Александр Фоменко
Преданная армия
Слово, которое зачастую является пустым звуком для какого-нибудь крупного политического деятеля, становится грозной силой для солдата; то, что один произносит легкомысленно или с коварным умыслом, другой пишет на пыльной земле своею кровью…
Война эта не могла быть осмыслена нами вовремя: цензурные преграды были почти непреодолимы, и разрушаться они стали лишь два-три года назад, когда вывод войск стал делом решенным. Действующая армия и застойное общество жили в разных измерениях. Армия годами вела тяжелые боевые действия, получая мизерное жалованье и испытывая недостаток во всем — в калорийном питании, современных медикаментах, удобной экипировке и т. п., — кроме, пожалуй, боеприпасов и терпеливой доблести своих солдат и офицеров. Общество жило своими повседневными нуждами, мало заботясь о том, о чем оно не имело действительного представления.
Переломным в этом смысле стал 1989 год. Ответственность и прессы, и литературы резко возросла: на цензуру уже не спишешь собственные ошибки, собственное вранье и «липу». Я прекрасно помню, как только что вернувшийся с боевого выхода молодой офицер наших войск специального назначения, прогремевшего на весь мир спецназа, само существование которого, однако, не признавалось нашей военной цензурой еще в мае 1989 года, «восхищался» одной лишь фразой всесветно знаменитого Артема Боровика из его огоньковского отчета о пребывании в «учебке» американской армии. Фраза должна была изобличить в советском репортере бравого вояку, Репортер так рассказывал о своем возвращении с занятия по изучению мин: «Глаза автоматически обшаривали простиравшуюся впереди грунтовку, прощупывали каждый ее метр. Эту бессмысленную привычку (или очередной комплекс?) я приобрел еще в Афганистане, но в Москве она, осознав свою ненужность, ушла от меня. А теперь вот воротилась» (!) Боевой командир весело недоумевал: «Полтора года здесь, а привычки такой что-то не приобрел. А этот, вишь, боец!..»