Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Наступило неловкое молчание. Медведев, как мне показалось, с любопытством в упор смотрел на Горева.
— Возмущаетесь?
— Да-с.
— Может быть, и зря. Революция ведь она родственных уз не признает. Порой превращает во врагов и отца с сыном, и дочь с матерью.
— Чтобы так поступать, надо слишком верить в свою правоту.
— Иначе и нельзя. Боец должен верить в то, за что сражается.
— А если он все-таки не верит?
Медведев приподнял свои массивные, квадратные плечи.
— Какой
— Но ведь есть люди, которые не могут решить, к кому присоединиться.
— Есть. Но выбор им сделать придется. И не завтра, а сегодня. Кто этого не сделает, окажется в положении зерна между двумя жерновами. Раздавят…
— Может, чаю попьем? — вмешался Савельев, которого тяготил этот разговор. — У Софьи Михайловны сохранилась пачка настоящего китайского…
Ни Медведев, ни Горев больше не вернулись к этой теме. За чаем говорили о здоровье Ленина, положении на фронте, потом, как обычно, разговор перекинулся на служебные дела.
— Спекулянты заели, — говорил Медведев. — Просто в блокаду Москву взяли.
Действительно, каждую неделю на Сухаревке проводились облавы, сопровождавшиеся истошными бабьими криками и визгом. Но рынок существовал по-прежнему, шумный, гомонящий, бесстыжий. У розовой Сухаревской башни вздымался к небу дым от тысяч самокруток, толкалась неугомонная разношерстная толпа — купеческие поддевки, картузы, мундиры со споротыми погонами, котелки, солдатские шинели, армяки, лапти.
По карточкам давали только четверть фунта серого, наполовину с опилками хлеба, а на Сухаревке легко можно было выменять белую как снег муку, толстые розовые ломти сала, свежее сливочное масло.
— Надо бы на Сухаревке специальную группу создать, — сказал Савельев, отхлебывая чай из блюдца. — Что облавы? Пропололи, а они, как бурьян, вновь лезут. Может, пока туда из особой группы людей перебросить?
— Нет, ослаблять борьбу с бандитизмом нельзя. На Малой Дмитровке опять вооруженный налет. Мартынов совсем извелся.
Савельев расстегнул на груди нижнюю рубашку, обнажив толстый слой бинтов.
— Кстати, как мой старый знакомый Кошельков поживает?
Я обжегся чаем.
— Неплохо поживает, — прищурился Медведев, — за наше здоровье молится.
— Обидно, у меня ведь с ним личные счеты…
— Не только у вас, Федор Алексеевич. Еще кое у кого…
Мне показалось, что Медведев искоса посмотрел на меня. Неужто знает?
На прощанье Савельев предложил посмотреть коллекции бабочек. Это было соблазнительно, но Медведев отказался, поэтому отказался и я.
Провожала нас Софья Михайловна.
— А вы, Петр Петрович, не пойдете? — обернулся
— Как прикажете.
— Здесь приказываю не я, а Федор Алексеевич.
— Тогда я еще немного останусь.
— Что же, пожелаю вам всего доброго. А над моими словами подумайте. Только времени для раздумий маловато…
Автомашину окружили десяток замурзанных ребятишек. Кускова нигде поблизости не было.
— Где шофер?
— Там, видите, ноги торчат? — бойко ответила смуглая девочка с толстой косой.
Действительно, из-под машины виднелись ноги в обмотках.
— Опять мотор барахлит?
— Так точно! — жизнерадостно донеслось из-под машины.
— Починишь — прокати немного ребятишек. А мы пешком пойдем.
Медведев шел по улице крупным быстрым шагом, я еле поспевал за ним.
На город опускались сумерки. Ветер доносил лесной запах прелых листьев.
— Грибов-то сейчас в лесу — страсть! — вздохнул Медведев, раздувая ноздри. — Самое время… — И неожиданно спросил: — Ну, что не поделишься своими впечатлениями от визита Кошелькова?
Меня обдало жаром.
— Александр Максимович, я все сделаю, чтобы искупить кровью свою вину!
Медведев усмехнулся.
— Зачем же кровью? Будем надеяться, что обойдется без крови.
— Да я…
— Ну, ну, хватит, — сказал он, положив мне руку на плечо. — Я тебе верю. Надеюсь, что не ошибся.
Когда мы подходили к Трубной, Медведев задумчиво сказал:
— Все думаю о Гореве. Жаль его, в трех соснах заплутался…
Виктор критически меня осмотрел и сказал: — Ничего, ничего.
В этот вечер мы с ним отправлялись на свидание. Собственно говоря, свидание Нюсе назначил Сеня Булаев, но его срочно вызвали по какому-то делу в МЧК, и он попросил нас сказать об этом Нюсе, с которой должен был встретиться на Дворцовой площади.
На улице было холодно, как часто бывает в первые дни зимы. Снег еще не появился, и все было черным: дома, заборы, деревья. Лишь на месте недавних луж поблескивали голубоватые проледи. Воздух морозный, пьянящий. Хотелось смеяться, дурачиться.
Когда мы подошли к площади, Нюси еще не было.
— Может, не придет?
— Чудак, — снисходительно сказал Виктор. — Когда ты видел, чтобы девушки приходили на свидание вовремя? Они рассуждают так: приходить вовремя — значит себя не уважать. Понял? Недаром в романах пишут: «Ноги его стыли, а сердце пламенело…»
Ноги у меня действительно стыли, и весьма основательно. Я начал выбивать чечетку.
— Давай, давай! — поощрял Виктор. — Что, как кляча, ногами перебираешь? Огонька не вижу, давай огонек!