Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Пришел Октябрь и сразу же направился к Фрейману, которого выделял из всех товарищей отца. Октябрь отсутствовал ровно час. Эта пунктуальность тоже была чертой Виктора…
— Приветствую члена старостата! — сказал Фрейман. — У меня к тебе серьезный разговор.
Но «серьезный разговор» не состоялся: Мария Дмитриевна пригласила всех в смежную комнату. Там был накрыт стол, уже сплошь
— Прошу, товарищи! — сказал Сухоруков деловым тоном, каким он обычно говорил на оперативках.
Рассаживались долго и шумно. Выпили за старый год. Потом кто-то включил радио. Передавали обращение Шмидта к полярникам.
После выступления начальника Главсевморпути начался новогодний концерт.
Часовая и минутная стрелки были уже около двенадцати. Замедлившее свой ход время стремительно рванулось вперед, догоняя упущенное. Сухоруков взглянул на часы и встал:
— За страну и за нас! За успехи!
Все встали, стараясь не расплескать наполненные до краев рюмки, потянулись чокаться. Звон столкнувшихся над столом рюмок слился с боем часов Спасской башни. С их последним гулким ударом в комнату, где мы сидели, одну из многих комнат Москвы, вошел новый, 1935 год…
От Сухорукова я ушел около трех, когда веселье еще не погасло, но уже стало затухать. Вместе со мной вышел «немного проветриться» Долматов. Шинели он не надел, — был в одной гимнастерке, обтягивающей его широкую грудь и плотные плечи.
— Простудитесь.
— Я же из Хабаровска, — улыбнулся он. — У нас там морозы, не то что здесь… Не бывал?
— Не пришлось.
— Побывай, — сказал он. — Охотник? Рыбак?
— Нет, москвич…
Долматов гулко рассмеялся:
— Клевещешь на москвичей. Я и то здесь с добрым десятком охотников познакомился. Заходи ко мне после праздника. О делах поговорим, а может, и охотника из тебя сделаю… — Он протянул мне руку. — Пить-то ты умеешь, как заправский охотник… — И уже входя в подъезд, посоветовал: — Возьми-ка ты все-таки извозчика. В лучшем виде домой доставит.
И когда он успел все заметить?
Обычно я пью редко и мало. Но в эту ночь мне хотелось привести себя в блаженно-безумное состояние, и я пил много, во всяком случае, намного больше, чем обычно.
Сидевший со мной Фрейман, всегда умевший без слов понимать меня, внимательно следил за тем, чтобы моя рюмка не пустовала. При этом у него было лицо хирурга, делающего неприятную, но нужную операцию. Сам Илья не пил: у него было обострение язвы желудка.
Но водка на меня не действовала. Правда когда я встал из-за стола, мне показалось, что я своего добился. Во всем теле было ощущение непривычной легкости, а голова приятно кружилась. Но это состояние длилось недолго. К тому времени, когда мы с Долматовым вышли на улицу, я уже был трезв, более трезв, чем когда бы то ни было… Но в наблюдательности начальнику политотдела не откажешь!
Я постоял
Было безветренно. В небе тускло желтел пятак луны. Вдоль бульваров с гиканьем и звоном бубенцов мчались сани последних извозчиков. Из домов доносилась приглушенная двойными рамами музыка. Мороз был несильный, но руки у меня почему-то зябли, и я засунул их в карманы шинели.
У Мясницких ворот девушка в распахнутой шубке лихо отплясывала русского в окружении хлопающей в ладони толпы. Время от времени она пронзительно взвизгивала и поправляла выбившиеся из-под шляпки влажные волосы.
— Давай, наяривай! — кричал пристроившийся на ступеньках магазина гармонист, дергая невпопад видавшую виды трехрядку.
Наблюдавший за этой сценой постовой милиционер улыбался. Казалось, брови его подергиваются в такт хлопкам.
— Пляшет, товарищ начальник, — сказал он мне с той неопределенной интонацией, которую можно было, в зависимости от моей точки зрения на происходящее, воспринять и как сочувствие, и как осуждение. Но у меня своей точки зрения не было. И, поняв это, постовой, уже откровенно восхищаясь, продолжал: — Вот гляжу… Почитай, час без отдыха пляшет! Видать, из деревни… В городе — где уж там! Тверезый сам не пойдет, а хмельного ноги не удержат. Деревенская, как пить дать деревенская!
В переулке было меньше освещенных окон, чем на бульварах. У палисадника бывшего дома купца Пивоварова стоял, почесываясь под кургузым ватником, дежурный дворник; рядом с ним лежала деревянная, обитая жестью лопата. Промчалась через дорогу и юркнула в парадное кошка. Дворник неодобрительно посмотрел ей вслед, выругался и принялся расчищать снег.
В полутемном подъезде я споткнулся о лежащего на полу пьяного. Он заворчал, встал, придерживаясь за перила лестницы.
— Досыпай, чего там…
— А я уже доспал, — сказал человек, раздельно выговаривая каждую букву. — Теперь желаю веселиться…
Он всмотрелся в меня, и лицо его озарила улыбка.
— С Новым годом, товарищ милиционер!
— С Новым годом! — улыбнулся я, отстраняя его в сторону. Но он не желал так быстро со мной расстаться…
— Вот выпил… — сказал он проникновенным тоном. — А почему выпил? А потому, что Новый год… Уловил? И опять же на свои… Верно?
У него было блаженное лицо человека, которому если в жизни чего-нибудь не хватает, то только еще одной рюмки водки. Все проблемы, по крайней мере на сегодняшнюю ночь, для него были решены…
В квартире было тихо: Филимоновы уехали.встречать Новый год за город, а Разносмехов спал.
Жена Разносмехова, Светлана Николаевна, мыла на кухне оставшуюся после ухода гостей посуду. Бодрствовал и Сережа.
Он сидел на угловым столиком и, клюя носом, переделывал уже знакомую мне модель биплана.
— Спать не пора? — спросил я, входя на кухню и стараясь придать своему голосу новогоднее звучание.
Сережа боднул головой воздух:
— А я могу хоть целый день завтра спать…